Григорий часто отмечает, что различаемое нами в Боге — то, например, что Он именуется Светом, — не является просто нашим умопостроением, но соответствует чему–то, действительно в Боге существующему. «Мы думаем, — говорит он, — что наименование Свет не придается Божественной природе безо всякого смысла, но что оно указывает на какое–либо подлежащее»[1312] (на Отца и Сына в данном случае). И если этот Свет определяется разными прилагательными — об Отце говорим Свет неприступный, о Сыне Свет истинный, — то это ни в чем не умаляет простоты Божественной сущности, ибо эти слова выражают не саму Божественную сущность, а то, что созерцается возле нее: «Этими словосочетаниями Писание ничем не нарушает простоту, ибо общее и частное не суть сущность; таким образом, сочетание этих слов могло бы указывать на то, что предмет сложен, однако самосущность остается тем, чем является по природы, будучи тем, чем она есть. И каждый, причастный пониманию, скажет, что сие относится к тому, что мыслится или усматривается около сущности»[1313]. Подобным же образом, сообщение Бога с человеком в наименовании благой не делает из Бога существо сложное: «Бог не сложен оттого, что Он имеет общее с человеком наименование благой. Стало быть, этим ясно исповедуется, что иное есть понятие (λόγος) общности, а иное — понятие сущности, но от этого, тем не менее, не возникает возле простой и неколичественной природы никакой сложности и многосоставности, будь то нечто созерцаемое и усматриваемое в отдельности или нечто, имеющее значение общего»[1314].