О причинах как удаления с Афона, так и прибытия в Афины официально ничего не известно. Сам владыка вскользь упоминает об этом периоде своей жизни в воспоминаниях о митрополите Николае (Ярушевиче) , написанных в сентябре 1969 г. Не уточняя деталей, он свидетельствует о «крупных неприятностях», которые причинили ему «греческие гражданские и военные власти», удалившие его с Афона и вынудившие его в конце концов покинуть Грецию [288]. Очевидно, он не любил об этом вспоминать.
Что–то знал близкий сотрудник владыки диакон Михаил Городецкий, возможно, из скупых слов самого владыки. В некрологе 1985 г. он пишет, что будущему владыке пришлось покинуть Святую Гору из–за несогласия с ограничительными мерами греческих властей, направленными против притока иноков негреческого происхождения, в том числе русских, в афонские монастыри на фоне катастрофического сокращения числа братии. Монаху Василию как монастырскому секретарю и представителю монастыря в Киноте пришлось «много бороться» с подобной практикой. Это вызвало недовольство лиц, враждебно настроенных в отношении русского монашества на Афоне. В результате Василий Кривошеин «был вынужден уехать с Афона» [289].
Племяннику владыки Никите Кривошеину исход с Афона видится общей судьбой, «пленившей» всех Кривошеиных: «Вскоре после 1945 г. за выступление в пользу признания юрисдикции Московской Патриархии греческие власти заключают его в один из островных лагерей — таким образом, и его коснулась общесемейная тюремная традиция» [290].
Священник Сергий Модель, секретарь Брюссельской епархии, считает, что исход владыки Василия был связан с тем, что политические события гражданской войны в Греции заставили значительное число русских монахов покинуть Афон [291].
Еще одна версия принадлежит двоюродной сестре владыки Ольге Кавелиной. Версия варьируется и не всегда сообразуется с известными фактами. В письме Игорю Александровичу Кривошеину от 13 октября 1985 г. она еще почти ничего не знает о судьбе владыки и явно путается: «Получается так, что до [ 19]47 г. он был на Афоне, а потом в 1951 г. оказался в Константинополе. А где был эти три года?» Но тут же, со ссылкой на разговор с Н. А. Кривошеиной, она уточняет семейную историю. За приверженность к Русской Церкви владыке сначала угрожали, а затем «схватили и бросили в подземелье с крысами». И тут же сетует, что забыла имя человека, который ходатайствовал о его освобождении [292]. Называя эти три года исповедничеством, она просит брата все вспомнить и уточнить, поскольку ей все же неясно, почему владыка покинул Афон.
Но уже в записке, адресованной диакону Михаилу Городецкому в конце 1985 г. (ныне в архиве епархии в Брюсселе), появляются новые подробности. Говорится, что в 1925 г. он попал на Афон «неофициально», что и послужило формальным поводом к его высылке. Во время войны монах Василий «через одного человека» пересылал письма в Россию о положении дел на Афоне: «А после окончания войны встал вопрос о посещении русским послом в Греции Афона. Владыка сказал: мы должны его приветствовать колокольным звоном. В его лице мы приветствуем наше Отечество и нашу Церковь Русскую. Это не приняли. Когда посол приезжал на Афон, владыки уже там не было».
Через 15 лет, в конце 2000 г., Ольга Александровна пишет письмо JI. A. Успенской во Францию, и опять новые подробности. Опять в связи с посещением Афона советским послом. «Владыка сказал: «Считаю, что его надо встретить с колокольным звоном, в его лице мы приветствует страну, спасшую мир от фашизма». После этого последовала угроза: «Море глубоко, скалы отвесны». Он понял, что его жизнь в опасности, и покинул Афон тайно. У него было три адреса в Салониках. Он успел зайти по первому адресу и предупредил, что его жизни угрожают. До второго адресата он не дошел, был арестован и брошен в тюрьму. Далее сказали, что кто–то из правителей царствующих ходатайствовал об его освобождении» [293].
Любопытно, что в этом письме снова говорится о том, как владыка после Афона каким–то невероятным образом оказался не в Афинах, а в Стамбуле, откуда и попал в Оксфорд. Отсутствует и упоминание о каких бы то ни было посредниках, способствовавших его переезду на Альбион: «Относительно Оксфорда я спросила владыку, как он туда попал. Ответил: «Когда я был в Стамбуле, то прочитал в газете, что в Оксфорд нужен человек, знающий языки и историю Византии: написал туда, и мне ответили, что я им подхожу»» [294].
Впрочем, Н. Ставицкая, опубликовавшая беседу с Ольгой Кавелиной в «Православной Москве» в августе 2000 г. к 100–летию архиепископа Василия [295], ничего не сообщает об этом варианте.
О причинах ухода владыки с Афона говорится в духе официальной версии: боролся против ограничений греческих властей на приезд русских монахов, греческие полковники заставили его покинуть Святую Гору. Воистину, здесь все смешалось: и переворот «черных полковников» 1967 г., и послевоенные проблемы Святой Горы.
Эта публикация послужила тому, что нам стала известна еще одна версия, характерная, очевидно, для части русской общины в Париже, находящейся в юрисдикции Московской Патриархии. О ней сообщила Лидия Александровна Успенская в своем письме Ольге Кавелиной от 25 ноября 2000 г. Письмо стало реакцией на неточности публикации в «Православной Москве». Впрочем, предоставим слово самому адресанту:
«Я получила его [архиепископа Василия. — А. М.]биографию, напечатанную в «Православной Москве», и возмутилась отсутствием в ней очень важного эпизода: там просто сказано, что с Афона его изгнали полковники. Дело было гораздо сложнее, и он об этом вообще не любил разговоров. После победы на Афон нахлынула масса паломников — туристов. Среди них было очень много русских военных. Отец Василий, которому было поручено принимать гостей и им все объяснять, естественно, с особенным вниманием относился к этим русским: подолгу с ними беседовал , некоторые возвращались еще раз, чтобы с ним повидаться… На все это с ненавистью смотрел о. Касьян (Безобразов) , такой же, как о. Василий, монах. Он до истерики ненавидел все советское и русское, возненавидел и о. Василия. Решил написать на него донос. Но ввиду того что в сношениях с русскими военными не было состава преступления, он придумал другое: «общение с врагом во время войны». Такое действительно было: о. Василия монастырь посылал в Болгарию за подаянием, так как действительно голодал. Разумеется, все на Афоне прекрасно знали, что о. Василий поехал не по своей инициативе, а по послушанию. Но донос был направлен гражданским властям в Салоники, и там на это посмотрели серьезно: о. Василия арестовали, судили и приговорили к концлагерю на острове, название которого я забыла. Там было несколько небольших островов–ГУЛАГов, и один наш знакомый греческий священник говорил, что больше двух лет выжить там никто не мог из–за голода. Тут в Париж приехали два афонских монаха, Софроний и Силуан, убоявшиеся той же участи, и разгласили здесь, что сделали с о. Василием… Узнав от монахов о положении о. Василия, все заволновались, обратились за помощью в Оксфордский университет и убедили его обратиться к правительству с просьбой вытребовать о. Василия, эрудиция которого необходима для какой–то энциклопедии. Английское правительство согласилось, а греческое, естественно, по тогдашним условиям не могло ему отказать. Таким вот образом о. Василий и проехал через Париж (мы тогда и познакомились) в Оксфорд… Прошло столько–то лет, и уже владыка Василий был назначен главой делегации Русской Церкви на конгресс в Салониках. Он нам потом рассказывал , как странно себя чувствовал в этом городе, где его судили и где теперь полицейские отдавали ему честь (у них так положено). Но на конгрессе, где также ожидался тоже уже владыка Касьян , многие , помня донос , его истинную причину и последствия, волновались: как встретятся оба владыки. В общей столовой конгрессистов, где все и встречались, владыка Василий нашел место, откуда был виден вход, и пришел немного заранее. Увидев входящего вл[адыку] Касьяна, он быстро подошел и обнял его, поликовавшись с ним по афонскому обычаю. Это и было великим торжеством владыки Василия. Обо всем этом мы узнавали по кусочкам, обычно не от владыки Василия» [296].
290
291
См.:
295
См.: