Зал зааплодировал. Стефан спустился, и место за трибуной заняла Анна. Терпеливо дождавшись окончания оваций, она мягко и улыбчиво сказала:
- Приветствую всех! Конечно, можно было и опустить некоторые факты из моей биографии, - после чего присутствующие в зале рассмеялись.
Стефан рассмеялся с остальными. То ли от ее тонкого юмора, который, видимо, поняли все. То ли, действительно, он перестарался, снова почувствовав немотивированное напряжение, словно оно никуда и не исчезало, смотря на нее – начинающую свою речь; прекрасную женщину, буквально во всем.
* * *
Не менее прекрасной Анна казалась Стефану и на банкете. То ли от чрезмерной нервозности, то ли от осознания большой ответственности, или и того и другого вместе – Стефан чувствовал усталость. Но, наконец-таки, приятную усталость. Скоро все закончится…
Льюис удивил его отличной организацией торжественного вечера. Тем, как был оформлен интерьер, как были поданы закуски и выпивка. С каждым выдохом Стефану легчало. Он практически завершил свою важнейшую миссию. Осталось сопроводить Анну еще пару-тройку часов на этом вечере, чем он и пытался заниматься, но не докучать ей, просто находясь поблизости в случае чего.
Заприметив Стефана, Льюис ринулся к нему. Сразу же он увидел красивую даму возле него, трепетно познакомившись с ней, пытаясь хоть как-то завязать с ней разговор и не утрачивать контакта. Старая холостяцкая привычка – заводить знакомства с красивыми женщинами.
- Как вам наш город?
Стефан чуть не поперхнулся, засмеявшись про себя.
- А в Болонье сейчас, наверное, уже почти лето? – сыпал дурацкими вопросами Льюис.
Анну также это веселило, поэтому она решила развить этот диалог в подобном русле:
- Не сочтите за грубость…
- Льюис! – напомнил он свое имя.
- Я помню, - сказала Анна, - Может быть вы, Льюис, будете так любезны и принесете даме бокал шампанского? – опустив бокал с вином, наверное, оно ей не понравилось.
Льюис посмотрел на дальние столики, и увидел, как некоторые бокалы только что наполнил официант, готовый разнести их по залу. Но раз уж дама попросила… Льюису очень хотелось угодить ей. Стефан же уже не знал, что об этом всем думать. Поведение Анны в большинстве своем полностью развеяло весь тот образ и ожидания о нем, что до этого придумал себе Стефан.
- Кстати, хотел сказать, что ваши тезисы были шикарны, - решил заметить Стефан, пока Льюис вынужденно покинул их на мгновение, - Правда, вы довольно недавно стали ректором Болонского университета? – решил он спросить хоть что-то, наверное, от того, что привык к болтливости Льюиса, который вернется совсем скоро, и будет занимать их уши, нужно подготовиться к этому самому и подготовить Анну.
- Так получилось. Вряд ли я пробуду на этой должности довольно долго.
- Почему?
- Не люблю засиживаться на одном месте.
Стефан кивнул в ответ. Он заметил, как пристально она стала смотреть на него. Но она не сверлила его взглядом. Сам взгляд был проникновенным. Словно заглядывал в душу, при этом скрывая в себе свой собственный интерес (если он был, конечно). Она любила смотреть в глаза собеседнику. Это заметил для себя Стефан. При том, что сам он довольно редко смотрел в глаза людям, когда общался с ними. Даже сейчас, когда решил уже не первый раз за сегодня (и это при том, что старался как можно меньше говорить) изложить свои мысли по поводу ее тезисов:
- Знаете, что мне особенно понравилось. Это уже мои умозаключения, не воспринимайте слишком всерьез. Так это то, что сама по себе пагубная идея нигилизма способна на то, чтобы пагубной стала любая религия. То есть, по сути, возьмем человека, который ни во что не верит – истинный нигилист, не видит смысла ни в чем и, допустим, дети его учатся на его же примере, воспитываются – такие же юные нигилисты. Без ценностей, чувства морали и веры во что-то высшее, духовное, святое. У них нет даже элементарной веры в то, что завтра может быть лучше, чем сегодня. Они привыкли мыслить, что лучше не будет. И с этим и живут. Как их отец – научивший их думать, и воспринимать мир таким, какой он есть, а не додумывать к нему создателя. Это ли упадок? Вот, в чем вопрос. Ведь в государствах, в которых процент верующих является меньшим, по отношению к другим государствам, отмечается высший уровень экономики, образования, заработных плат, здравоохранения и продолжительности жизни. Конечно, есть исключения. Но сейчас я рассуждаю собирательно, и если что, прошу прощения за столь сумбурный анализ. Так вот, тот самый нигилизм – абсолютное отрицание истинности, морали и веры скорее предстает, возьму термин из искусства, неким декадансом мышления, что и противоречит сказанному мною. Ведь декаданс – это и есть упадок. Но! В неком плане он являет собой и созидательную роль. Ведь, ничто не символизирует перерождение так, как смерть, предшествующая ему. Например, если правительству наплевать на свой народ, народ больше не верит в это правительство. Народ ищет пути свержения этого правительства. А далее, независимо от того, кто победит – наступает разруха. Но ведь она же и символизирует возрождение. Не так ли?
После того, как Стефан задался вопросом, он вдруг заметил, что увлекся своим монологом, и чуть остепенившись, сказал:
- В общем, не буду уже переходить на тему политического нигилизма… Мда… Но мысль ваша весьма дельная… - и он закончил, как увидел, что Льюис подходит к ним с бокалом шампанского.
Анна со скрытым увлечением посмотрела на Стефана, заметив в нем не лишь минутное смущение, но и явную предрасположенность мыслить как нигилист, ибо так не загорелся бы, не услышав оное в ее тезисах.
- Ничего страшного, Стефан! Мне было интересно послушать ваши мысли, - мягко подбодрила Анна.
- Нет, правда! Уж слишком я увлекся, понимаете ли… - смотря, как ее внимание переключилось на бокал шампанского.
- Прошу, мисс… - встрял Льюис, – Точнее, Анна! Просто, Анна! Прошу прощения! Запамятовал!.. – вылезал со шкуры дамский угодник.
- Благодарю! – сдержанно приняв бокал, сказала Анна.
- О чем разговор вели, пока меня не было? - поинтересовался Льюис.
- Та так… - отмахнулся Стефан, предпочтя объяснение излишним.
Но Анна была иного мнения. Она сказала:
- Стефан говорил о созидательной силе нигилизма, который, по своей сути, не является исключительно отрицательной философской позицией или взглядом, - затем хитро глянула на Стефана. – Я правильно вас поняла?
- Да, весьма, - почувствовав еще большее смущение, сказал Стефан.
- А-а-а! Ха-ха! – выкрикнул Льюис со свойственным ему несдержанным задором, - Мистер Полански любит богохульничать. Он даже роман начал писать на подобную тему, - словно так отлично знал об этом, продолжал он.
- Вовсе не так! – недовольно сказал Стефан.
Анна с нарастающим вниманием стала смотреть на Стефана, пригубив шампанское. Льюис то ли дурачился, желая раззадорить этих «философских снобов», то ли действительно знал об этом не так хорошо.
- Что не так? – спросил он.
- То, о чем ты говоришь!
- В смысле?
- Где ты видел богохульство? И с чего ты взял? С одного названия? Я тебе всего пару слов сказал о том, о чем пишу, а ты уже решил, что роман призывает к вероломству? Что он богохульный?..
- Ну ладно, тебе! Чего завелся, Стеф?..
Анна терпеливо выждала паузу, а затем спросила:
- Значит, Стефан, вы еще и писатель? – смотря ему в глаза, которые он все еще отводил время от времени.
- Естественно! Стефан всему голова! – весело вклинивался Льюис, наблюдая за очередным погружением в себя его лучшего друга. - Научной деятельности нашему мэтру мало, и уж поверьте, не зря. Он способен на многое! Только он слишком скромен для того, чтобы выказывать это!
- Льюис, вы все сказали?
- Эмм… А что?
- Я спросила Стефана. Его я и хочу услышать, - с пресекающей важностью в голосе, заметила Анна, бросив взгляд на Льюиса так, чтобы тот умолк, а затем плавно перевела его на Стефана, мягко, но с нарастающим огоньком в глазах, вопросив. – Так что же? Расскажете мне? Вы пишете роман? Философский?