- Мне недавно один заявил. Знаешь что?
Стефан уже практически не сдерживал улыбку на лице, став заметно веселее. Тема студентов, все-таки. Эта тема веселая всегда, даже для него, зачастую.
- На прошлой неделе, когда нам с тобой раздробили историю философии, и мне пришлось семинары вести, зачудил один. Уже не помню, каким боком, но с одним студентом дошли до философии Ницше. Спрашиваю его. Говорю, мол, хорошо, скажите мне, что подразумевал Ницше под понятием (или категорией?) «сверхчеловек»?
- Категорией? – придирчиво переспросил Стефан.
- Вот ты всегда так!
- Как?
- Не придирайся, а слушай, короче!..
- Нет, погоди, - решил перебить его Стефан. - Ты сказал студенту, что «сверхчеловек» - это категория? Ты хоть подумал, что он может поддать это сомнению и запросто опровергнуть, опозорив тебя перед всей аудиторией?
- Стеф, кончай! Таким бредом только ты любишь заниматься! Он не настолько умный!
- Бредом?
- Короче, знаешь, что он мне сказал?
- Ну?
- Он сказал мне, что «сверхчеловек» - это что-то типа между обычным человеком и его богом. «Его богом», понимаешь? Типа наполовину бог, что ли? Какая-то древнегреческая мифология, – засмеялся Льюис.
- Я понял, - сдержанно улыбнувшись, словно ничему не удивляясь, сказал Стефан, - Но «сверхчеловек» и «категория»… Извини меня… - критично продолжил он.
- Стеф, это ты у нас кандидат философских наук. Тебе и разбираться. Я как историк, вообще не должен был вести семинары по этому предмету. Но ты же знаешь нашего старика. И вопроса этого мы коснулись косвенно. Поверь мне, я бы не ударил в грязь лицом, даже если бы он был в десять раз умнее себя, поскольку интеллект у него никчемный. У этого студента, – сказал Льюис так, словно спрыгнул со всей ответственности за проведенную информационную работу в аудитории.
Оба они знали – Льюис сам был студентом в душе, пусть и развитее его собственных. Но не менее озорным, уж точно. Даже сейчас, посреди разговора, он резко остановился, заприметив симпатичную девушку, справа от себя, в конце барной стойки, точно загоревшись, как первокурсник. Одна. Потягивает сигаретку, запивая мартини. Точно его клиентка. К тому, на лицо не знакомая. Решил сам закурить, заказав выпить еще.
- До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что в нашем универе такую свору собирают… – так сказал Льюис, словно его напрягал этот факт.
Он снова повернулся, чтобы посмотреть на ту брюнетку, рядом с которой теперь присела и блондинка. Видимо, подруга. Начали общаться. Заказывать еще выпивку. Теперь часть его внимания постепенно обращалась в их сторону. Но он по-прежнему старался слушать Стефана, не выпадая из беседы.
- Понимаю, - рассудительно начал Стефан. - За все время, что мы сами были студентами в нашем университете, затем аспирантами в Нью-Йорке, затем вернулись преподавать сюда, не было ни одной международной конференции, кроме той, что была посвящена инвестиционному бизнесу.
- Ага, а теперь на, тебе! Проблема ментальностей мировоззрений, как-то… как она будет называться? Эта тупая конференция…
- Ты не участвуешь. Тебе и знать не обязательно. Хотя, я удивлен, как это Робинсон тебя не приобщил.
- Зато знаешь ты, мистер проза религии. Не я же философ.
Стефан усмехнулся. Они выпили еще. Льюис решил начать уже давно избитые темы, чтобы хоть о чем-то потрепаться:
- Вот всегда так, верующие имеют больше прав, чем атеисты. Например, они имеют право назвать тебя дьяволопоклонником, когда узнают, что ты не молишься их богу. И могут говорить тебе, что ты не прав, зато ты должен «уважать их веру». Этих безмозглых, которые видят в тебе угрозу. А угрозу они видят потому, что на самом деле боятся нас – атеистов. Боятся, что какой-нибудь из наших убедительных фактов вдруг станет истинным. И все тысячелетние старания зацепиться за ум людской насмарку. Хотя, сложно назвать умом поклонничество картинке на стене. Вот только скажи мне, друг. Что это за религия, которую способен уничтожить один лишь факт?
Стефан лишь молча улыбнулся. Ему безумно нравилось, когда его друг, будучи таким же убежденным атеистом, как и он (пусть не философом, но все же), начинал рассуждать о религии. Он делал это так увлеченно, словно рассказывал что-то из курса истории древнего мира. Он жутко любил это.
- Религии и верования существуют уже много веков подряд. И до сих пор они в мейнстриме. Критика религии до сих пор в подполье. О чем это говорит? У власти до сих пор стоят жиды? И лжепророки? – задавался вопросами Льюис, но все чаще поглядывал на девчонок, - Давай еще по одной! - предложил Льюис и подозвал бармена.
- По последней, - сказал Стефан. - И сразу хотел сказать тебе большое спасибо, друг, за то, что поздравляешь меня! Но… с меня хватит. Могут сосуды в голове разболеться…
- Ничего не будет с твоими сосудами! Ты мне вот, что скажи. Это и так понятно. Но… вот ты. Ты критикуешь библию с первого курса нашего с тобой студенчества. Уже не буду вспоминать, что началось у нас обоих это с Лео Таксиля, - Льюис засмеялся. - Но то, что верующих большинство не было для нас сюрпризом подавно. А, следовательно, нет ничего отвратительнее большинства. Разве что, отвратительнее еще может быть – спорить с дураками. А дураки – это большинство. Ты серьезнее занялся этим вопросом. Ты диссертацию писал об этом… Ну… почти…
Стефан заметил, что Льюис пришел к той стадии опьянения, на которой он начинал частенько забывать, что хотел сказать ранее, точно начиная думать о чем-то другом. И в его мозгу все перемешивалось. Уже забыл, наверное.
- Не томи. Говори конкретнее, – сказал он ему.
- Скажи мне, мой умный друг! Как человек, посвятивший себя мрачной пучине философии. А точнее – посвятивший себя вопросам о возникновении и уничтожении религий. Не я – обычный историк с уклоном на мифы. Ха-ха! Если можно так сказать…
- Мифы – это тоже очень важная составляющая человеческой культуры в целом, и отдельно взятого человеческого мировоззрения.
- О! Видишь, как ты выражаешься! – подметил Льюис так, будто сам так не умеет или специально не стремится так выражаться.
Им подали виски. Оба в один момент заметили, сунув руки в тарелочку, что фисташки закончились.
- Не бери больше! – сказал Стефан о фисташках. - Выпьем это и хватит!
- Ну… так… - с досадой посмотрев на Стефана, отозвался Льюис.
- Не надо, Льюис. Я тебе и так за все очень благодарен. Честно. Давай заканчивать. У тебя уже язык заплетается. Да и поздно уже…
- Никак нет, не заплетается! Стеф, ты чего? Ну? Дружище! Как не родной, - хлопнув его по плечу. - Расслабься!
- Нет-нет, спасибо! – сдерживался Стефан. - Иначе я бы свой день рождения и не провел бы. Спасибо на этом, друг!
Стефан с признанием посмотрел сквозь линзы своих очков в броские, словно ищущие солидарности глаза Льюиса. Неугомонные. В них было видно, что он хотел продолжить. Но также, в них стало видно, как он пересилил свое желание ради друга, и сказал:
- Ладно, - немного с досадой в голосе, подняв стакан, - Давай! За тебя!
- Спасибо!
Они выпили.
- Слушай, - сказал Льюис, - не хочешь к тем девчонкам подкатить? – показав на тех, что сидели в дальнем углу, в конце барной стойки.
Стефан посмотрел на девушек. Но заведомо критично, словно и не собирался, пусть и были они весьма красивыми. Льюис на других не засматривался, он знал. Но также он знал, что взгляд его сейчас сделался холодным, и отчасти грустным. Это было видно по реакции Льюиса.
- Старик? – переспросил он Стефана.
- Нет, спасибо! – сдержанно ответил тот.
- Но почему? – спросил Льюис, заметив спад настроения у своего друга.
Он словно закрылся. Льюис положил ему руку на плечо и с серьезным видом сказал:
- Слушай, Стеф! Ты не думай, что каждый раз (довольно редкий), когда я тебе предлагаю подкатить к девушкам, я забываю о той трагедии, что приключилась в твоей жизни. Я помню. И я понимаю тебя. Но и ты пойми. Нужно жить дальше. Хоть ты и делаешь это в некотором смысле. Но не во всех смыслах. Понимаешь, что я имею ввиду?
- Понимаю, - глубоко вдохнув и чуть опустив голову, сказал Стефан.