Я бедным вес до нитки роздал,
При мне лишь посох да сума;
Опять я — призванный апостол
За пеньем нового псалма…
Ах, нет! Давно конец забавам:
Всё — сон приснившийся рабу!
На мне давно истлевший саван,
И я давным-давно — в гробу…
Пускай другие будут в храме:
Для них и жизнь, и песнь, и гром,
А мне в моей проклятой яме —
Лишь злая память о былом!
«Целую хладное стекло…»
Целую хладное стекло
Любимого портрета:
Его мне время сберегло,
Тебя отнявши где-то.
Печаль прозрачного стекла
Не внемлет поцелую,
И в сердце мертвенная мгла
Томит любовь больную.
Но ты безмолвна под стеклом,
Как прежде ты молчала,
Когда, забывши о былом,
Портрет без слов отдала.
Прильнув к бесстрастному стеклу,
Не в силах разгадать я,
Зачем любовь стремится к злу,
И смерть несут объятья?
Следы тускнеют на стекле
Любимого портрета. —
Когда я буду на столе,
Верни лобзанье это!
«Я гадал тебе, тихая, скорбная, милая…»
Я гадал тебе, тихая, скорбная, милая,
И сказал я тебе: «Не спеши, —
Всё придёт, как назначено высшею силою:
Смерти нет для небесной души.
Отгони ты сомнение, — грех оно, яд оно;
Эти мысли, печали, — как лёд,
И любовь благодатная струйками ладана
В твое грустное сердце сойдёт.
Что такое минувшее! — розовой почкою
В нём таятся грядущие дни.
Все минуты не кажутся ль этой цепочкою,
Что змеится на шее? — Взгляни:
Эти звенья холодные крепко так спаяны:
Что их держит, чья страшная власть?
Кто-то нами невидимый тронет нечаянно,
И дождём они могут упасть!» —
Я гадал тебе, тихая, скорбная, милая,
Обо всём… обо всём… обо всём,
И мечта молодая, любовь легкокрылая
Загорались во взоре твоём.
Но случилось вдруг то, что сказал я заранее,
Ничего, ничего не тая:
Точно волею Рока, что слышит гадания,
Разорвалась цепочка-змея.
И звено за звеном, как былые мгновения,
Покатились, не знаю куда;
И казалось, что видел угасшие тени я,
Будто в час рокового Суда…
Ты от ужаса вскрикнула: «Всё уж потеряно!» —
Я упрямо и твердо сказал:
«О, живи, моя сильная, ярко, уверенно:
Бог устами моими гадал!»
«Блуждал я, не зная путей…»
Блуждал я, не зная путей;
Хранил меня ласково Бог;
Открыты мне души людей,
Я к миру земному не строг.
Знакомы мне зори начал,
И ведомы бури концов:
Я долго и жутко молчал,
Горя от несказанных слов.
Ты вспомни меня как-нибудь,
Как, тихо по миру бредя,
Я сердце твое отомкнуть
Сумел, дорогое дитя.
Для счастья мне не дано сил:
Плачу за обманы и зло. —
А как бы тебя я любил!
А как бы нам было светло!
Обломки былого свежи.
Всё прожито, знаю я сам:
Прошедшего нет для души,
Грядущего нет мертвецам…
А надо и жить, и расти,
И надо любить всех людей…
Отец мой небесный, прости
Безумие грешных путей!
Слаба наша знойная плоть,
Бессилен тоскующий дух,
Но к нашей молитве Господь
Не будет, не может быть глух.
«Я жил. Я умер. Я воскрес…»
Я жил. Я умер. Я воскрес. —
И в бурю жизни брошен снова
Для мук, для песен, для чудес,
И не хочу пути иного.
Опять! земная боль — всё та ж,
Мечты вне времени знакомы:
Тоска, печаль, любовь, мираж
И жажда верить по-другому.
Эй, раб! что было, повтори,
Как будто горе будет реже:
Без снов, без счастья, без зари,
А раны в сердце те же, те же!