Свое волнение и свои тревоги Ремизов прятал глубоко внутрь. Никто из окружающих не мог прочесть в глазах командира волновавшие его чувства. А волноваться было из-за чего. Полк впервые шел в бой. Как покажут себя бойцы и командиры? Не растеряются ли? Справятся ли?
Ремизов собирал командиров и комиссаров, разъяснял поставленную боевую задачу, беседовал с бойцами, внимательно всматривался в лица. Но нет — народ хороший в полку, неплохо обучен, свое дело знает, такой народ не подведет!..
Майор Ремизов вместе с комиссаром Кабановым совещался с коммунистами, комсомольцами, беспартийными бойцами, беседовал со всеми вместе и с каждым в отдельности, старался проникнуть в душу каждого, вселяя бодрость, веселье…
Бойцы провожали его ласковыми взглядами:
— Наш командир, — говорили они, — наш молодец. С таким не пропадешь.
28 мая пять рот Ремизовского полка форсировали Халхин-Гол и пошли в наступление на японцев. Высоты, занятые противником, господствовали над долиной реки. Изрытые окопами и блиндажами, они представляли собой серьезную преграду. Но напор Ремизовского полка был столь силен, решимость и смелость бойцов и командиров были столь безграничны, что враг не выдержал натиска и покатился назад, устилая песчаные склоны халхин-гольских барханов трупами, брошенным оружием и снаряжением.
Ремизов всегда находился в самых решающих пунктах боя. Его машина, на которой он стремительно носился по всей линии сражения, была своеобразным вестником победы.
— Где тяжело, там ищи майора — всегда найдешь, — говорили бойцы.
И действительно, во время самых ожесточенных схваток, когда враг давил на наши позиции, пользуясь превосходством своих сил, когда тревога проникала в сердца бойцов, тогда появлялся спокойный, медлительный в движениях, внешне совершенно невозмутимый Ремизов, быстро схватывал обстановку, давал краткие, всегда четкие распоряжения, и чаша весов боя неизменно склонялась в нашу пользу.
От подразделений, находившихся в непосредственном соприкосновении с противником, Ремизов ехал к кухням, пробовал щи, кашу, давал нагоняй поварам, если видел неряшливость и беспорядок; отсюда направлялся к раненым, беседовал с ними — лично перевязывал тех, кто был перевязан плохо, всюду внося с собой спокойствие, уверенность, ясность.
Когда он спал, когда ел, — это оставалось тайной для окружавших. Нередко комиссар Кабанов! гонялся за майором с котелком супа в руках, заставляя, требуя, чтобы командир поел, наконец, по-человечески.
— Сейчас, погоди немножко, вот еще раз съезжу, моментально вернусь…
И немедленно исчезал. Шофер вез его туда, где особенно ожесточенно гремела стрельба и где, по мнению Ремизова, требовалось его личное присутствие.
Для выяснения сил противника Ремизов вскоре после занятия линии границы предпринял разведку боем, поиск в сторону японского лагеря. Разведка увенчалась полным успехом. Неприятель был рассеян и проворно бежал, покинув городок, оставив в руках наших войск планы, карты, документы. Конница, пытавшаяся атаковать Ремизова, была опрокинута и отступила.
Поиском лично руководил Ремизов, тщательно подготовив всю операцию.
2 июля началось наступление японцев. Стояла глухая черная ночь. Гроза гремела на небе, чудовищная июльская гроза, когда раскаты грома перекрывали орудийные залпы и треск винтовок и пулеметов, когда казалось, что над головами происходит второе сражение, еще более ожесточенное, чем на земле.
Несколько десятков японских танков, после жестокой артиллерийской подготовки, пошли в атаку. В целях психического воздействия японцы пустили их с горящими фарами. Батальон, защищавший высоту, названную впоследствии высотой Ремизова, после упорного боя отошел на один километр. Майор Ремизов умело выводил батальон из окружения, в котором он очутился. Это был волнующий, критический момент сражения. Силы противника превосходили наши в несколько раз. Однако необычайная стойкость наших бойцов и командиров создала непреодолимую преграду для японцев. Все их усилия разбивались о железную стену ремизовских батальонов.
… Японцы растекались по соседним высотам, охватывая фланги Ремизовского полка.