Необходимость теоретической работы диктовалась, в частности, и тем немаловажным обстоятельством, что «на смену профессиональному революционеру из интеллигентов или вернее в подмогу ему» в ходе революции шел «профессиональный революционер с.-д. рабочий» (17, 306), который, как правило, был в теоретическом отношении менее подготовленным и потому гораздо больше нуждался в разъяснении самых коренных, фундаментальных мировоззренческих принципов марксизма.
Кроме того, Ленин отчетливо сознавал, что в определенных условиях не только в революционном движении участвуют лица различных убеждений, но даже и в партию вступают люди, значительно отличающиеся между собой по характеру мировоззрения. По этому поводу в статье «Партийная организация и партийная литература» он отмечал, что в связи с превращением партии в массовую организацию в нее «войдут неминуемо многие непоследовательные (с марксистской точки зрения) люди, может быть, даже некоторые христиане, может быть, даже некоторые мистики» (12, 103). Такой разношерстный в идейном отношении состав партии не может, конечно, долго сохраняться: основное ядро партии «переваривает» этих непоследовательных функционеров, добиваясь их перехода на позиции последовательно марксистского, материалистического мировоззрения.
Ленин неоднократно писал о закономерном характере выдвижения в условиях послереволюционной реакции общетеоретических вопросов на первый план. «Не случайно, – отмечал он в частности, – а неизбежно было то, что после неудачи революции во всех классах общества, среди самых широких народных масс пробудился интерес к глубоким основам всего миросозерцания вплоть до вопросов религии и философии, вплоть до принципов нашего, марксистского учения в целом» (20, 58; см. также 20, 87).
Подобным образом и в статье «Наши упразднители» (1911), подводившей итоги философской полемики внутри русской социал-демократии в период после революции 1905 – 1907 годов, Ленин говорил об объективной обусловленности того факта, что эта полемика выдвинулась на авансцену борьбы именно в годы политической реакции. «При богатстве и разносторонности идейного содержания марксизма ничего нет удивительного в том, что в России, как и в других странах, различные исторические периоды выдвигают особенно вперед то одну, то другую сторону марксизма… В России до революции особенно выдвинулось применение экономического учения Маркса к нашей действительности, во время революции – марксистская политика, после революции – марксистская философия… Время общественной и политической реакции, время „перевариванья“ богатых уроков революции является не случайно тем временем, когда основные теоретические, и в том числе философские, вопросы для всякого живого направления выдвигаются на одно из первых мест» (20, 128). Отметив, что «в передовых течениях русской мысли нет такой великой философской традиции, какая связана у французов с энциклопедистами XVIII века, у немцев с эпохой классической философии от Канта до Гегеля и Фейербаха», Ленин заключал: «Поэтому философская „разборка“ именно для передового класса России была необходима, и нет ничего странного в том, что эта запоздавшая „разборка“ наступила после того, как этот передовой класс вполне созрел во время недавних великих событий для своей самостоятельной исторической роли» (20, 128). Ленин указывал и на то обстоятельство, что философская «разборка» в русской социал-демократии была подготовлена открытиями в новейшей физике, постановкой в ней ряда «новых вопросов, с которыми должен был „сладить“ диалектический материализм» (20, 128). Кроме того, он отмечал необходимую связь и хронологическое совпадение философской «разборки» с поворотом политической реакции к реакции идеологической. В этих условиях «махизм, как разновидность идеализма, объективно, – подчеркивал Ленин, – является орудием реакции, проводником реакции» (20, 129).