В ответ на получившие распространение в партии превратные суждения о смысле его сближения с Лениным Плеханов писал осенью 1910 года: «Кто в самом деле интересуется моей литературной деятельностью, – а я прежде всего литератор, – тот знает, что мое миросозерцание остается неизменным с тех самых пор, как я сделался марксистом в начале восьмидесятых годов прошлого века… Что же касается, в частности, моих тактических взглядов, то и они остаются неизменными с того времени, как вышли в свет главные издания группы „Освобождение труда“. Поскольку товарищи „большевики“ расходятся со мною в этих взглядах, постольку мы были и останемся противниками… Однако иное дело противник, а иное дело враг. Я не могу не быть противником большевиков в известных вопросах. Но я не имею права смотреть на них, как на врагов, уже по одному тому, что мы принадлежим к одной и той же партии. И не только принадлежим к одной и той же партии. В последнее время мы все чаще выступаем вместе на борьбу за существование этой партии. Само собою понятно, что совместное выступление во имя одного и того же практического принципа, имеющего колоссальное значение для всего сознательного пролетариата России, не может не вызывать некоторого взаимного сближения между нами»[273]. И в докладе, прочитанном в Цюрихе 20 июля 1911 года для членов РСДРП, анализируя различного рода толки о его отношениях с Лениным, Плеханов указывал: «Мои разногласия с Лениным – тактического свойства. В интересах партийного единства я очень хотел бы, чтобы они сгладились»[274].
Махисты из обеих фракций не сумели понять истинного смысла отношений Плеханова и Ленина. Так, Богданов в работе «Десятилетие отлучения от марксизма» писал: «В 1909 году он (Ленин. – А.В.) заключил союз с Плехановым, против „оппортунизма“ которого раньше ожесточенно воевал, и как залог этого союза дал свою философскую книгу. Она была, в сущности, политическим действием, и критики – я в том числе – были, может быть, неправы, прилагая к ней научно-философскую мерку. Просто надо было пожертвовать старыми друзьями, чтобы закрепить связь с новыми, а чтобы заглушить поднимавшиеся в душе сомнения, понадобилось много, очень много страниц, имен… средства самооглушения и самогипноза». Другой махист, меньшевик П. Юшкевич, в статье «На тему дня» (1909) писал: «В. Ильин – подающий в этом случае руку Плеханову – не останавливается перед весьма сильными выражениями, чтобы заклеймить тлетворную философскую деятельность своих ближайших вообще единомышленников – Богданова и Базарова»[275]. Интересы групповщины закрыли как от Богданова, так и от Юшкевича подлинный смысл ленинской поддержки Плеханова в области философии.
4. Первые отклики
В статье «Наши упразднители» Ленин писал: «Спор о том, что такое философский материализм, почему ошибочны, чем опасны и реакционны уклонения от него, всегда связан „живой реальной связью“ с „марксистским общественно-политическим течением“ – иначе это последнее было бы не марксистским, не общественно-политическим и не течением. Отрицать „реальность“ этой связи могут только ограниченные „реальные политики“ реформизма или анархизма» (20, 127 – 128). Эта связь отчетливо проявилась и в самом характере восприятия ленинского «Материализма и эмпириокритицизма» в различных слоях российского общества, хотя, надо признать, мы еще мало изучили ту конкретную реакцию, которую вызвала книга Ленина.
Прежде всего отметим, насколько изменилось после выхода «Материализма и эмпириокритицизма» мнение веховцев о русском махизме. Если в «Вехах» философию Богданова и Луначарского просто поносили, то в 1910 году в статье «Философские отклики» (раздел «Философская распря в марксизме») веховец С. Франк отзывался о ней совсем иначе: «…чрезвычайно интересна и поучительна ожесточенная философская распря среди марксистов… Не пытаясь дать здесь общую философскую оценку этой распри, я хотел бы обратить внимание на один любопытный вопрос, обсуждаемый в настоящее время в марксистской литературе. А именно, спор между „материалистами“ и „махистами“ в значительной мере сводится к спору о понятии абсолютной истины и абсолютной действительности… В этой борьбе все принципиальные преимущества на стороне махистов. Прежде всего, защищать материализм в настоящее время так трудно, – если не невозможно, – что вскрыть противоречия, неясности, нелепости в суждениях „материалистов“ есть дело крайне простое и полемически благодарное. Кроме того, большинство „махистов“ – люди серьезные, культурные и привыкшие к действительно философскому мышлению, тогда как „материалисты“ взялись за философию больше поневоле, понуждаемые необходимостью отразить ересь». И далее С. Франк утверждал, что поскольку дело идет о том, какое из двух мировоззрений более верно и основательно – материализм или эмпириокритицизм, то для «стоящих вне борющихся сторон совершенно очевидно, что материализм давно уже сражен, повергнут в прах и что даже вся эта распря есть в сущности борьба с призраком, ибо философский материализм есть мертвое тело»[276].
274
Исторический архив, 1956, № 6, с. 22. Правда, говоря о необходимости этого соглашения в области политики, Плеханов все же не хотел признать полной правоты Ленина и продолжал повторять неверные фразы о его якобы бланкистской политической тактике. Так, в неопубликованном письме Х. Раппопорту 15 июня 1910 года он писал: «Что значит „идти до конца“? Заключить союз с Лениным? Это было бы нашим самоубийством. Ленина мы поддержим всякий раз, когда он поступит умно. Но и только. Более тесное сближение с ним невозможно, потому что [он] ведь, в самом деле, бланкист».
276
Русская мысль, 1910, № 4, отд. II, с. 141, 142. Сравним это с тем, что Франк писал в 1908 году: «Социализм опирается философски на