– Держись, Платоша, это нужно, – громко сказал он. – Не тяните, прошу вас!
Лебедев и не собирался. Он вежливо откинул край рогожки.
Раздался глухой, булькающий звук, как будто внутренности рвались наружу. Платон согнулся, упал на колени и зажал рот руками. Его тело сотрясали судороги рвоты, но наружу ничего не исторг, только хрипел и рычал болью. Дядя обнял его и держал, чтобы Платон не ударился головой.
– Да помогите же! – закричал он.
Проворнее всех оказался Лебедев. Оттолкнув Александрова, как пушинку, принял на себя Платона, держа крепко одной рукой. Другой же поднес склянку к его носу. Платон вдохнул, издал резкий, режущий визг и затих. Следом Лебедев дал ему выпить что-то из запасов своего бездонного саквояжа. Юноша проглотил бесцветную жидкость и смог дышать.
– Благодарю вас, – пробормотал он.
Лебедев, как мог нежно, погладил его по спине.
– Ничего, на опознаниях и не такое бывает. В обморок падают…
В глазах Александрова стояли слезы, а кулаки сжимались сами собой.
– Получили все, что хотели?
Ванзарову оставалось только подавить смущение.
– Примите мои извинения, – сказал он с поклоном. – Пристав, на два слова…
Левицкий, совершенно оглушенный произошедшим, не смея взглянуть на своего приятеля, которому попортил столько крови, поплелся за Ванзаровым. Тот ждал у правой кулисы. И протянул брошь и конверт с бабочками.
– Забирайте.
Пристав машинально принял.
– Дальше розыск вести вам. Тут мне делать больше нечего. Вечером у меня поезд и отпуск.
– Но как же… – растерянно произнес Левицкий, хотя вдруг все сложилось так, как хотел Александров. И за что обещался куш.
– Дело простое и понятное. Один из трех господ – убийца. Вам остается полная ерунда: определить, кто именно. После результатов вскрытия, которое проведет господин Лебедев, задача упростится. Когда установите личность убитой, все окончательно встанет на свои места. Желаю успеха, – и Ванзаров потряс обмякшую ладонь пристава.
Он подошел к Лебедеву, собиравшему саквояж.
– Аполлон Григорьевич, я оставил дело приставу. И уезжаю в отпуск.
– Неужели? – сказал Лебедев так, чтобы было ясно: он не одобряет поступка друга. – Неужели повзрослели?
– Как угодно. Только прошу сделать вскрытие до моего отъезда. Чтобы я знал результат…
– Нет, к сожалению, не повзрослел… Ладно, я вас любым принимаю.
Ванзаров попросил прояснить еще один вопрос, лучше на улице. Лебедеву требовалось еще четверть часа, чтобы закончить здесь дела. Ванзаров готов был подождать. Сцену он покинул с твердым желанием не возвращаться на нее. Никогда. И окончательно прокляв театр.
16
В отделении корпуса жандармов на транспорте при Николаевском вокзале ротмистр Горленко Илидор Владимирович листал паспорт задержанного. Юноша был итальянским подданным, приехал из Рима через Берлин, судя по железнодорожному билету. Недавно ему исполнился двадцать один год. Юношу звали Фабио-Мария-Симон-Паскуале-Винченцо Капелло. Как понял Горленко, кое-как разбиравший итальянский, синьор Капелло проживал с матерью в Риме. При личном обыске в пальто, штанах, жилетке и стареньком пиджачке не было найдено ничего подозрительного: обрывки билетов на трамвай в Берлине, фантики, куриная косточка, моток ниток и около тысячи итальянских лир[10].
Языковой барьер не позволял ротмистру понять, зачем Капелло занесло в Петербург. По виду юноше следует не то что путешествовать через пол-Европы, а сидеть дома да хлебать щи его итальянской мамы. Или что там итальянские мамы готовят любимым сыночкам? Он сидел перед ротмистром на табуретке такой жалкий и поникший, что даже Кокушкин, от которого он попытался сбежать, проникся жалостью.
Жалко не жалко, а добиться, что находится в чемодане, ротмистр не смог. Все-таки была вероятность, что это бомбист, который хитро маскируется. Горленко приказал унтеру открывать. Перекрестившись, Кокушкин поддел ножом хилый замок. И хоть синьор Капелло о чем-то жалобно просил, размахивая руками, унтер вскрыл и второй замочек.
– Чего ждешь, открывай крышку! – приказал ротмистр, невольно уклоняясь к стене.
Кокушкин зажмурился и медленно-медленно приподнял крышку чемодана.
Ничего не грохнуло.
Ничего не бахнуло.
И даже не шандарахнуло.
Синьор Капелло схватился за курчавые волосы и зарыдал так, словно потерял любимого человека. Кокушкин глянул и только крякнул в смущении.
– Что там? – спросил заинтригованный Горленко.