В 1926 году подготовка к войне стала официальной программой фашистской партии и итальянского правительства.
5
Второго августа Грамши выступил перед руководством партии с докладом о тактике, применимой к рабочему классу и средним слоям населения в условиях действия чрезвычайных законов. Он призвал укреплять уже имеющиеся связи между партией и трудящимися на предприятиях, предостерегал от неосторожных действий, могущих вызвать напрасные жертвы. Обстановка, сказал Грамши, требует перехода к еще более строгой конспирации. Весь следующий день участники совещания обсуждали доклад Грамши, намечали конкретные планы подпольной борьбы, затем представители областных организаций разъехались. На сей раз все обошлось благополучно, хотя вокруг шныряли агенты полиции.
Вернулся на улицу Морганья поздно вечером. Наутро поспешил на квартиру, где жили сестры. Сейчас в Риме была одна Юлия, Евгению Аполлоновну с Делио отправили на летнее время в горы. Женя пишет, что малышу там хорошо. Пусть набирается силенок перед дальней дорогой, скоро придется отправлять их в Москву. И Юльку. Ее еще раньше. Она ждет ребенка. Врачи говорят, что все идет нормально, но задерживаться нельзя. Надо бы ее отправить раньше, но она упиралась: работа попалась интересная, все жалела бросать. А у него не хватило характера настоять, когда еще доведется пожить вместе! Но теперь более чем пора. И срок родов приближается, и уж очень в Италии горячо.
Юлия Аполлоновна завтракала. Она налила мужу кофе, сделала бутерброд с сыром, предложила приготовить омлет. В их московском обиходе омлет считался «фирменным блюдом». Грамши сказал, что омлет — это слишком роскошно, а кофе выпьет с удовольствием.
Он очень любил такие тихие, редкие в их жизни минуты. Нет, в этот августовский день он не будет ни о чем думать. Никакой политики. Только бросить взгляд на газеты за последние два-три дня, они накопились, пока он был вне Рима. Что за странные рассуждения о цензуре и писательской ответственности? Ришелье был откровеннее: дайте мне любые две строчки, говорил добрейший кардинал, и я найду, за что повесить их автора... Ах, вот в чем дело, Муссолини произнес речь перед писателями. Читала, Юлька? Нет. Послушай. «Какая задача стоит перед итальянскими писателями в переживаемый нами исторический период? Совершенно очевидно, что я изгоняю из семьи итальянских писателей... всех тех, кто обуян духом меркантилизма и не вдохновляется высшими интеллектуальными ценностями. В литературном мире надо также установить иерархию, нельзя, чтобы все стояли на одинаковом уровне, равенство противоестественно и антиисторично». Что ты сказала, Юлька?
— Демагог и нахал.
— Ну, это еще скромное определение. Слушай дальше: «В чем же заключается долг всех тех, кто творит? Надо, чтобы все итальянские писатели были провозвестниками нового типа итальянской цивилизации. Писателям надлежит делать то, что можно назвать интеллектуальным империализмом». Черт знает что такое! Понимаешь, Муссолини требует, чтобы великая Италия воспитывала народы, которые не могут, подобно нам, гордиться своей тысячелетней историей. «Мы должны воспитывать их, мы должны завоевывать их очарованием наших духовных творений. Это во многом поможет нашей политике. Книга порою играет роль посла, успех какого-нибудь театрального представления может превзойти успех политической речи. Почему?»
— Это ты спрашиваешь?
— Неужели я способен задавать дурацкие риторические вопросы! Ответ: «Потому что есть стиль, есть формы, которые могут проникнуть в души миллионов людей, глубоко затронуть чувства народов и заставят их понять и полюбить новую Италию. Вы, писатели, обязаны выполнить этот свой долг».
— Может быть, хватит? — взмолилась Юлия Аполлоновна.
— Хватит.— Грамши швырнул газету на стол.— Одно я скажу тебе, Юлька, никогда фашистский режим не создаст своей культуры. Никогда! Согласна со мной? Что же ты молчишь?
— Думаю, ты прав. Но культура — только часть жизни нации. Скажи, Антонио,— Юлия Аполлоновна понизила голос и оглянулась,—этот культ грубой силы, эгоизма и презрения к слабому... Не кажется ли тебе, что он достиг цели?
— Кое в чем достиг,—сказал Грамши, помолчав.— Вот ты оглянулась, желая удостовериться, что нас не подслушивают... Видишь ли, Юлия, они ошибаются в главном... Но прежде об эгоизме, который, как известно, есть удовлетворение желания одного за счет другого. Можно быть эгоистичным в отношениях с семьей, с друзьями, но ты рискуешь остаться без семьи и друзей. Что же касается эгоизма в государственном или международном масштабе... Макиавелли первый высказал мысль, которая позднее стала популярна в Америке благодаря повторившему ее Линкольну: «Нельзя все время обманывать всех людей». Правители в своем презрении к народу не верят в способность людей понять правду. Но народ увидит — это неизбежно — обман своих правителей* И тогда подходит час расплаты... Как умел, я ответил на твой вопрос. Не будем сейчас развивать эту тему... Ты выяснила намерения Татьяны: едет она с тобой в Москву или нет?