— Я опущу письмо по дороге на работу,—сказал Аполлон Александрович.— Хозяйствуй сама. Молоко носят, я предупредил, что будем брать больше... Будешь писать Антонио, передай ему самый сердечный привет. И скажи, нельзя все-таки по двадцать пять часов в сутки.
— Ты не представляешь, что там творится, папа.
6
На короткое время Грамши сумел приехать к сыну в горы, в местечко Трафон. Это были счастливые дни, их не портил даже «хвост», без которого не обходилось теперь ни одно его передвижение. Грамши доказывал, что мужчине, каковым является Делио, нужно мужское общество. К сожалению, «мужчине» было всего два года. Но за время пребывания в Италии он привык к отцу, несмотря на его частые отлучки, и, кажется, тоже находил удовольствие в «мужском обществе». Иногда папа задумывался и вдруг переставал слышать сына. Делько громко выражал свое неодобрение, Грамши виновато спохватывался, добрые отношения отца и сына восстанавливались. Через некоторое время весь цикл повторялся, хотя Грамши давал себе слово в эти последние дни перед отъездом ребенка (внутреннее чувство тревожно подсказывало: счастливые часы общения с сыном могут никогда не повториться) не думать ни о чем постороннем. Давал слово и... продолжал думать о делах, потому что политическая борьба не являлась для него чем-то посторонним, она и связанная с нею напряженная работа мысли были частью его существа. Гуляя с сыном в горах, Грамши обдумывал письмо советским товарищам. Письмо должно было выразить братскую озабоченность итальянских коммунистов поведением оппозиции в ВКП(б) и остротой возникшей полемики...
Из Трафои Грамши вернулся в Рим. Выполняя решение Политбюро Коммунистической партии Италии, он написал это письмо и отправил находящемуся в Москве Тольятти для передачи по назначению. Письмо содержало согласие с политической линией большинства и осуждение ошибочной позиции оппозиции.
Но в письме была мысль, которая придала ему особую остроту. «Только твердое единство и твердая дисциплина в Партии, которая руководит Рабочим государством, может обеспечить гегемонию пролетариата...— писал Грамши и продолжал: — Но единство и дисциплина должны быть лояльными и убедительными...»
Грамши понимал, что, находясь в отдалении от эпицентра политической борьбы в братской партии, он многого не знает или знает из вторых рук. Но не мог не написать такое письмо!
Руководство Коминтерна решило послать в Италию одного из членов секретариата для подробного сообщения.
Дома сразу стало пусто: Делио уже у мамы в Москве. Со дня на день Юлия Аполлоновна ждет рождения второго ребенка.
На секретариате партии в отсутствие Грамши обсуждался вопрос о выезде его из Италии. Грамши уезжать отказался и привел множество аргументов против этого предложения.
Но Грамши со всей серьезностью относился к опасности ареста или нападения на любого из руководителей партии. На очередном заседании Политбюро было решено создать в Швейцарии Заграничный центр, непосредственно связанный с Внутренним центром. И еще одно важное решение принято Политбюро на том же заседании: все руководящие органы будут иметь полностью законспирированные и менее многочисленные дублирующие составы.
24 октября на квартире Грамши был обыск. Ничего компрометирующего не нашли и даже извинились перед онореволе депутатом и кипящими от возмущения добропорядочными супругами Пассарж. Но сигнал прозвучал и сигнал более чем тревожный. Было принято решение о немедленном выезде Грамши за границу.
«Это коллективное решение, Антонио, и ты обязан его выполнить».
Грамши неохотно согласился. Но потребовал, чтобы план нелегального перехода границы был реализован после заседания ЦК, на котором предполагалось выступление представителя Коминтерна.
После заседания Грамши рассчитывал попасть в Москву на расширенный пленум ИККИ. Он сообщает об этом жене (письмо, как и многие предыдущие, отправлено, разумеется, не по обычной почте).
«27.10.1926 г.
Дорогая Юлька, на этой неделе я опять не получил никаких известий от тебя. 30, то есть через три дня, я выеду из Рима и попы- . таюсь выбраться из страны, чтобы попасть на расширенный пленум ИККИ. Не вполне уверен, удастся ли мне это, но, кажется, есть кое-какие благоприятные возможности. Как только попаду на советскую территорию, протелеграфирую тебе, но, как и в прошлый раз, прошу тебя, приходи на вокзал только в случае хорошей погоды и если ты будешь абсолютно свободна. Таким образом, для меня наступает период, может быть долгий, когда я ничего о тебе не буду знать и не смогу писать тебе. Но меня несколько утешает надежда увидеть всех вас.