— Это — в Заграничный центр. А это — Пальмиро, Нет, пожалуй, не будем рисковать. Ты у них на примете. Ну-ну, не хмурься и скажи, пусть пришлют связного. Будь здоров, дружище.
Из окна он следил за Аморетти... Вышел, закурил... Пошел неторопливо... Остановился. Наверное, окликнули... Так и есть — обыскивают... Возмущенно жестикулирует...
Не переигрывай, Джузеппе, не переигрывай!.. Пошел своей дорогой. Прощай, Джузеппе.
Как часто, слишком часто приходится друзьям говорить «прощай», не зная, когда удастся и удастся ли вообще сказать «здравствуй!». Вспомнилось, как вскоре после Лионского съезда он вызвал Тольятти на свидание в Милан.
— Ты должен поехать на некоторое время в Москву,— сказал он Пальмиро.— Будешь представлять нашу партию в Коминтерне. Поработаешь там.
Тольятти сердито молчал. Грамши понимал состояние друга: покинуть Италию в такой момент труднее, чем остаться.
— Ты чудом спасся от расстрела, чудом вышел из тюрьмы. Третьего чуда не будет. Тебя ищут по всей Италии. И найдут не сегодня-завтра.
— А ты?
— Я депутат. Депутатская неприкосновенность кое-» что значит.
— Пока,— невесело усмехнулся Тольятти.
— Бесполезно об этом говорить, Пальмиро, прощай, дорогой старый друг!
...Что-то долго нет связного. А на улице?.. То же самое. «Красавцев», как выражается Аморетти, пожалуй, стало больше. Какое сегодня число? Восьмое ноября. В Москве — праздник. Красные флаги, музыка, песни. Юлька, наверное, дома, кормит трехмесячного Джулиано,— отец еще не видел второго сына. Двухлетний Делио уже самостоятельный мужчина, занимается своими игрушками. Бедная моя... как трудно ей с детьми, с непрестанной тревогой за мужа. Будь сильной, слышишь, будь сильной!
В дверь постучали. Вошел молодой рабочий в комбинезоне, с традиционным сундучком мастерового. На сундучке было написано: «Газ». Грамши всмотрелся:
— Джакомо! А усы откуда? Впрочем, на глупые вопросы можешь не отвечать. Усы тебе определенно идут. Вот на этот вопрос ответь: куда положишь пакеты? Может, тебя и не остановят. Но никогда не рассчитывай на то, что противник глупее тебя.
— Свернуть можно? — деловито спросил Джакомо.
— Можно.
— И если пахнуть будут — ничего? Немного пахнуть, не так чтобы очень,— успокоил Джакомо.
— Ничего,— улыбнулся Грамши.
Джакомо открыл сундучок, вынул металлический цилиндр. «Контрольный баллон»,— пояснил он. Быстро снял колпачок, всунул в баллон свернутые в трубочку пакеты, завернул колпачок руками, дожал его ключом, положил баллон в сундучок и только тогда повернул к Грамши улыбающееся лицо.
— Все.
— Молодец, Джакомо, молодец. Ну, давай я тебя обниму на прощание.
Он проследил из окна, как Джакомо, небрежно покачивая своим сундучком, прошел мимо вооруженных людей и скрылся за углом.
Все. Можно садиться за работу.
В половине одиннадцатого на лестнице послышались тяжелые шаги карабинеров.
8
Проводив сестру и племянника, маленького Делько. Татьяна Аполлоновна затосковала. Италия казалась чужой, неприветливой. К тому же нездоровилось. Лето 1926 года выдалось прохладным. Татьяна Аполлоновна куталась в шерстяную шаль. Познабливало. Поднималась температура. Родные неоднократно настойчиво приглашали в Москву, повидаться, отдохнуть. На этот раз ответила согласием. Стала готовиться к отъезду.
Принесли телеграмму: Юлия родила мальчика. В той же телеграмме сообщили, что Женя с Делько благополучно приехали в Москву. Татьяна Аполлоновна зримо представляет себе картину большой, дружной семьи, и ей становится еще тоскливее в Риме. В письмах она спрашивает: на кого похож новорожденный, как к нему относится «наш шалунчик-бегунчик» Делько, как чувствует себя Юля — мама двух сыновей?
Татьяна Аполлоновна считает дни до отъезда. Москва, встреча с отцом, матерью. Уже немолодая женщина чувствует себя девочкой, возвращающейся под отчий кров. «Мамусенька, дорогая,— пишет она Юлии Григорьевне,— скоро Татанька-каратанька к тебе приедет».
Почти каждый вечер к ней на полчаса заходит Грамши. Они говорят о Юле, о детях. Грамши очень озабочен, но к концу этого получаса, по выражению Татьяны Аполлоновны, «оттаивает», начинает смеяться, шутить. Затем смотрит на циферблат будильника — верного спутника Татьяны Аполлоновны в ее кочевой жизни — и стремительно встает. Татьяна Аполлоновна успокаивает Грамши: будильник «с вычислением», он всегда спешит, нужно учесть поправку. Тем не менее — пора. Они прощаются до следующего дня.
8 ноября Татьяна Аполлоновна после работы не пошла домой, а отправилась покупать подарки родным в Москву. Выбирая различные мелочи, она представляла удовольствие, которое подарки доставят родным, и ей становилось радостно и легко на душе.