«Миланская тюрьма, 14 ноября 1927 г. Дорогая Юлия, всякий раз, когда мне разрешается писать, я пользуюсь этой возможностью, чтобы послать тебе хотя бы привет. Прошел год со дня моего ареста и почти год, как я написал тебе первое письмо из тюрьмы. Я очень изменился за это время. Мне кажется, что я стал крепче и сумел приспособиться к тюремной жизни. Мне даже немного смешно теперь, когда я вспоминаю свое душевное состояние в тот момент, когда я писал тебе то первое письмо (я даже не стану описывать тебе это состояние, так как ты пришла бы в ужас). Думаю, что Делио за этот год имел возможность накопить впечатления, которые он пронесет через всю свою жизнь; это меня очень радует. Нежно целую тебя.
Антонио»,
«21 ноября 1927 года.
Дорогая Юлия, во дворе, куда нас обычно выводят на прогулку, была устроена выставка фотографий детей заключенных. Делио вызвал всеобщее восхищение. Вот уже несколько дней, как я не в одиночной камере, а в одной камере с другим политзаключенным, у которого очень милая трехлетняя дочурка. Зовут ее Мария-Луиза. По сардинскому обычаю мы решили, что Делио женится на Марии-Луизе, как только оба достигнут брачного возраста. Что ты на это скажешь? Мы ждем, конечно, согласия обеих мам, чтобы наш договор принял более обязательный характер, хотя это и является серьезным отклонением от правил и обычаев моего родного края. Я представляю себе, что ты, читая это, улыбаешься, и чувствую себя от этого счастливым; мне лишь с большим трудом удается мысленно увидеть тебя улыбающейся.
Нежно целую тебя, дорогая.
Антонио»,
Веселое, шутливое письмо. В конце грустная нота» «Мне лишь с большим трудом удается увидеть тебя улыбающейся». Мысли о семье, от которой он надолго оторван, не покидают Грамши, с течением времени приобретают трагический оттенок. Но это позднее. Сейчас он тревожно ждет весточек от жены. Письма приходят редко, реже, чем это дозволено тюремными правилами. Каждая пропущенная возможность получить письмо воспринимается им как невосполнимая потеря коротких минут общения с близкими. Он пытается представить себе Юльку с двумя детьми, обстановку, в которой они находятся, но реальная картина не возникает: слишком мало он знает о своих. Летом 1924 года он так же пытался представить маленькую маму и своего первенца, новую жизнь, появившуюся на свет. Кажется, тогда это удавалось, во всяком случав не было щемящего ощущения беспомощности...
Тогда он написал Юльке несколько страниц шутливых несуразностей и признался, что поглупел от счастья. «Не надо иронизировать над своими добрыми чувствами»,— назидательно ответила Юлия. Это так, но без иронии он вряд ли выжил бы в тюрьме...
Пришло письмо от Юлии, начатое в декабре прошлою года, законченное и отосланное в январе нынешнего:
«Дорогой мой, опять прошло много времени, Я тебе не писала, маленький был болен...
Я не знаю как сказать тебе то, что мне кажется более важным, то, что делает мою жизнь подвешенной. И все-таки я от тебя не отдалилась за все эти годы разлуки, я все время чувствовала себя твоей девочкой, хотя ты изменился, хотя я изменилась. Ты дезориентирован... Но, действительно, это так. Не думаешь ли ты, что достаточно было бы твоей руке быть на моем лбу, чтобы мы почувствовали себя по-настоящему вместе? У нас столько связей, столько воспоминаний...»
Он сразу же садится за ответ, чтобы отослать его следующей почтой.
«27 февраля 1928 года,
Дорогая Юлия,
Получил твое письмо от 26.XII.1927 года с припиской от 24 января и с приложенной к нему записочкой. Я был просто счастлив, когда получил от тебя эти письма. В последнее время я, правда, стал спокойнее... И мне уже не кажется больше, что я был выбит из колеи. Это были просто вспышки сопротивления тому новому образу жизни, который под воздействием всей тюремной обстановки о ее правилами, с ее рутиной, с ее лишениями, с ее насущными нуждами начинал неотвратимо довлеть надо мной? этот огромный комплекс мельчайших событий и дел, которые механически повторяются из месяца в месяц, из года в год,— все те же, все в том же ритме, с монотонностью гигантских песочных часов. Все мое существо каждой своей клеточкой упорно сопротивлялось, физически и духовно, влиянию этой засасывающей внешней среды...
Впрочем, ты не думай, что жизнь моя протекает так монотонно и однообразно, как это может показаться на первый взгляд. Стоит только привыкнуть к жизни в аквариуме и приспособить свои органы чувств к восприятию приглушенных и сумеречных ее проявлений (все с тем же ироническим отношением), и сразу же вокруг тебя возникает целый мир с его особой жизнью, с его особыми законами...