Глава вторая
БОЙЦОВ НЕ ОПЛАКИВАЮТ
В январе 1929 года Грамши добился права писать в камере. 8 февраля он заносит первые заметки в тетрадь, которую нумерует: «№ 1». Это первая из всемирно известных ныне «Тюремных тетрадей». Их будет 21, когда Грамши покинет Тури. Но пока только начата первая.
В конце февраля уже повеяло весной. Ведь Тури — провинция Бари юг Италии. В марте в Тури приезжает Татьяна Шухт, Ей разрешают периодически посещать заключенного. Свидания происходят во дворике тюрьмы, под наблюдением тюремной охраны, продолжаются примерно по полчаса каждое. Несмотря на присутствие стражника, Татьяне Аполлоновне удается сообщать Грамши некоторые политические новости (по возвращении в Рим она запишет содержание этих бесед и через верных людей отошлет свой доклад Заграничному центру Итальянской коммунистической партии). Ей нет нужды говорить о деятельности Муссолини, об этом ежедневно кричат правительственные газеты, чтение которых заключенным разрешается. Если уметь читать,—это обширны® источник информации.
В январе Муссолини распустил палату депутатов. Большой фашистский совет подготовил список 400 кандидатов. Описок был одобрен и представлен на всеобщие выборы, намеченные на март.
В феврале в Латерапском дворце кардинал Гаспаррв и Муссолини подписали договор о примирении государства и Святого престола. Для Муссолини «Латеранские соглашения» были большим успехом. Состоялись «выборы» на основе нового избирательного закона. Новая фашистская палата депутатов была не более чем декорацией тоталитарного режима, она лишь послушно одобряла уже изданные правительственные декреты. Процесс фашизации итальянского государства фактически был за« вершен.
От Татьяны Шухт Грамши ждет других новостей, так сказать, новостей из противоположного фашизму лагеря. Но как мало — Татьяна Аполлоновна это понимает — она может ему дать. Впрочем, и это «мало» очень существенно не только для оценки событий сегодняшнего дня, не главное — для размышлений над проблемами исторического материализма, проблемами революции, истории я политики — над тем, что стало содержанием его «Тюремных тетрадей». Подобно тому, как Леверье открыл планету Нептун «на кончике пера», Грамши, исследуя с марксистско-ленинских позиций различные общественные явления, открывает новые социальные и политические закономерности, характерные для эпохи общего кризис» капитализма и создания широкого мирового фронта освободительной борьбы.
От Татьяны Аполлоновны Грамши требует новостей и... цветочных семян — крупинок живей природы. В чае прогулки на тюремном дворике можно кое-что посеять Татьяна Аполлоновна приносит разные семена, черенки розы, клубни георгин.
Цветы приносят неопытному садоводу радости и огорчения. «Роза получила страшный солнечный удар,— сообщает он Татьяне,—все листья и самые ценные части ее сожжены и обуглены; вид у нее жалкий и печальный, и все же у нее появились новые бутоны. Значит, она не погибла — по крайней мере на сей день. Солнечный удар был неизбежен, так как я мог защитить ее только бумагой, а бумагу уносил ветер».
Он не уверен в том, что из семян вырастут именно цветы. «Некоторые растеньица в самом деле почему-то больше похожи на петрушку и на луковки, чем на цветы, У меня каждый день появляется искушение вытянуть их немного, чтобы помочь им расти, но я колеблюсь между двумя концепциями мира и воспитания: быть ли последователем Руссо, предоставляя действовать природе, которая никогда не совершает ошибок и в основе своей так добра, или же стать волюнтаристом и совершать насилие над природой, вмешиваясь в процесс эволюции опытной рукой человека и применяя принципы власти». Как всегда, у него в шутливой фразе большой подтекст.
...Листок бумаги, исписанный таким знакомым почерком, прочитан. В конверте есть еще что-то. Небольшой кусочек плотной бумаги, любительская фотография: Юлия со своим отцом и младшим сыном Юликом!
В камере быстро темнело. Электрическая лампочка— мучительница узника в долгие, бессонные ночи (по тюремному уставу электричество не тушили до утра) — еще не зажигалась, через зарешеченный прямоугольник окна проникал слабый свет угасающего дня. Грамши подошел к окну и поднес снимок к глазам. От близости снимка, колеблющегося в напряженно дрожащей руке, дорогие лица на фотографии ожили... Фотограф-любитель выбрал удачный момент,—маленькая группа выглядела удивительно естественно. Опираясь спиной на ствол дерева, полулежал седобородый Аполлон Александрович. Рядом на хвое, темной по контрасту с ее белым платьем, сидела Юлия, с такой знакомой грустновато-загадочной улыбкой. К коленям матери привалился голенький загорелый Юлик. Заранее зная, что он увидит, Грамши перевернул фотографию. На обороте стояла круглая тюремная печать и неразборчивая завитушка начальника тюрьмы. Фото, как и письма, цензуровались,— Грамши это знал. И все же каждый раз испытывал неприятное чувство: свободные и вольные фотографии как бы вдруг становились тюремными узниками. Цензура, тюремная цензура! Приходилось думать о ней, когда, склонившись над листом бумаги, узник на минуту чувствовал себя наедине с близкими. То же требовалось и в ответных письмах. Самые безобидные вещи могли быть истолкованы превратно» Однажды Юлия Аполлоновна прислала письмо с милым рассказом о том, как маленький Делио знакомится с географией. Лежа в кроватке, головой к северу, он сообщал маме, что за его головой живут народы, которые запрягают в сани собак, слева от него находится Китай, справа — Австрия, в том направлении, где ноги,— Крым. Начальник тюрьмы заподозрил за этим шифр, вызвал Грамши и долго допытывался: почему ваша жена интересуется Китаем? Что это за люди, которые запрягают в сани собак? Не зная содержания письма, Грамши потратил немало усилий, чтобы найти правдоподобный ответ на эти вопросы. Больше часа длился допрос, пока Грамши но сказал: «Но разве вы не женаты? И разве вы не понимаете, что может писать мать, когда ей хочется рассказать о сыне, находящемся вдалеке от отца?» Простой довод неожиданно подействовал на начальника тюрьмы, возможно и не злого человека, но раба предписаний и инструкций, панически боящегося испортить свой послужной список накануне выхода на пенсию.