— Допустим, не хочу спорить. Но как вы представляете свое место в этом процессе? Для ученого у вас все качества: острота и смелость мышления, логика, усидчивость, вкусы и привычки, наконец. Для общественного деятеля, лидера определенной социальной группы, в данном случае, полагаю, пролетариата, нужно другое. Грамши, которого я знаю, чрезвычайно чувствителен и добр, замкнут и обособлен, скромен и старается не выходить на первый план. Наконец, чисто физическое свойство — тихий голос; такой голос не годится для митингов. Ваши друзья — книги. Книги, книги и еще раз книги!
— «Здесь мой Рим, мои Афины, моя родина,— негромко произнес Грамши, и трудно было понять, что он вкладывает в строки Петрарки: сожаление или иронию.— Сколько есть на свете друзей, которые покинули мир за много веков до моего рождения, но стали известными мне и заслужили мое восхищение своей доблестью, разумом и великими подвигами. Все эти друзья, вызванные из разных мест, собираются в мою маленькую долину, и мне доставляет больше радости беседа с ними, чем со многими другими, которые считают себя живыми людьми потому, что видно дыхание, выходящее из их ртов в холодную погоду».
— Он прав, тысячу раз прав!.. — Умберто Космо вскочил со стула и сделал попытку пройтись по тесной комнате, ушибаясь о разные предметы.—Человеку на все его деяния отведен короткий срок. Но если я сохраню для человечества одно-единственное слово Данте или Петрарки, которого вы цитировали, я буду считать, что выполнил свою миссию на земле.
В дверь постучали. Вошел худощавый черноволосый молодой человек. С любопытством бросил взгляд на возбужденных собеседников. Вежливо поклонился профессору. Это был Пальмиро Тольятти.
— Прекрасно, Пальми, что ты сразу пришел. Доктор и профессор Космо считают, что сегодня мне лучше побыть дома. Я — послушный пациент и ученик.
— Гм, послушный,— пробормотал Космо, отходя к окну.— Взгляну-ка, что делает наш Карлуччо.
— У нас нет секретов, профессор... Вот ведомость и итог,— Грамши протянул Тольятти лист бумаги.— А деньги, где же деньги?.. Да...
Он вытащил из-под кровати большую железную кружку для пожертвований, выложил ее содержимое — бумажные лиры и мелочь — и пакет.
— Проверь, пожалуйста, отнеси в забастовочный комитет и передай Анджело Джибелли. Если сможешь, сделай это сейчас же.
— Хорошо,—коротко ответил Тольятти, пряча пакет в карман.
Космо с некоторым недоумением наблюдал за этой процедурой. Грамши улыбнулся.
— Почему бы не взять взаймы одну-две бумажки и обойтись без нелепого голодного обморока?.. Так?
— Вопрос поставлен несколько прямолинейно, но в общем так.
— Конечно, нетрудно взять, а затем вернуть. Грех невелик. Возможно, в начале своего пути так рассуждал Энрико Ферри.
— Ферри, при всех его недостатках, крупный человек.
— Человеческая «крупность» — понятие относительное. Я имею в виду не дарования, а нечто другое. И нынешний редактор «Аванти!», Бенито Муссолини, бесспорно, человек способный. Но я позволю себе усомниться в его «крупности». Когда общественный деятель позволяет себе в социалистической газете написать? «О социализме я имею понятие варвара»,— это либо примитивное невежество, либо самолюбование и рисовка. Добавим к портрету преувеличенный словесный экстремизм и безмерное честолюбие... Нет, человеческая «крупность» — категория более высокого порядка... Тебе пора, Пальми.
Тольятти кивнул и поднялся.
— Я тоже откланяюсь,— сказал Космо. И, уже вставая, вспомнил, что так и не выполнил просьбу профессора Бартоли («придется вместе с Бартоли подумать и найти объяснения, приемлемые для президиума стипендиального фонда»).
— Попрощаемся, Антонио...
Космо был очень огорчен. Он крепко сжал руку своего молодого друга и долго не выпускал ее. Волнение профессора растопило присущую Грамши защитную оболочку ироничной сдержанности.
— Поверьте, мир Данте будет всегда со мной!
— Pia desideria, pium desiderium[3],— покачал головой Космо.
— Когда-нибудь вы убедитесь в этом,— негромко сказал Грамши.
...Он привычно листал маленький томик. Форматом в четвертушку листа, томик свободно умещался в кармане тюремного халата и был его верным товарищем в одиночном заключении...
О, если б ваши внуки мир нашли! —
3
Благочестивые пожелания, благочестивое пожелание (лат.)—заглавие книги XVII века, ставшее «крылатым» выражением.