— Нет-нет, прекрасное слово: ста-а-арик. Емкое и многозначное. Но не всякому из моего поколения удастся действительно стать стариком. Мне, например, не удастся.
Кашен шутливо погрозил ему пальцем.
7 ноября Грамши вместо с другими делегатами пришел на Красную площадь. Всю педелю шли дожди, но в этот день, словно по заказу, дождь перестал, выглянуло солнце. Многочисленные гости заполнили специально воздвигнутую деревянную трибуну. На фоне старых кремлевских стен выделялась большая — в две сажени — скульптура рабочего у наковальни. Гостям вручали праздничный номер «Правды» на 16 страницах с иллюстрированным приложением на 12 страницах. Статьям и очеркам, призывающим к новым успехам в мирном труде, редакция предпослала набранное крупным шрифтом обращение к читателю: «Мы не старики, черт возьми! Мы только начинаем жить. Прорывом, ударом — вперед!»
Да, в этот день на Красной площади беспредельно властвовала Молодость. Молодой была Красная Армия, представители которой торжественным маршем прошли мимо трибуны, молодой энергией бурлили колонны рабочих, шествовавших через площадь до самого вечера. Железнодорожники везли макет паровоза, из его трубы валил настоящий дым, типографщики — печатную машину, прядильщицы и ткачи — ткацкий станок...
Над колонной демонстрантов проплыла гигантская галоша, изготовленная фабрикой «Красный богатырь».
Четырехметровые карандаши несли рабочие карандашной фабрики. Рабочие завода имени Владимира Ильича выехали на площадь на специальном автомобиле — формовщике торфа.
— Трудяга! — уважительно сказал по-русски кто-то на трибуне и по-французски пояснил стоящему рядом Кашену и другим членам французской делегации: — Он прибыл сюда на площадь прямо с торфяных разработок.
Труд и молодость! Молодость и труд!
9 ноября конгресс продолжил свою работу. Приехали опоздавшие итальянские делегаты. Некоторые из них уже приняли участие в стычках с фашистами. В президиуме конгресса поднялась Клара Цеткин, седая, но по-молодому энергичная:
— Мы приветствуем преследуемый и израненный доблестный итальянский пролетариат, готовящийся перед лицом белого террора к объединению своих революционных сил для новых битв с капиталом и грядущих побед... Да здравствуют итальянские коммунисты! Да здравствует итальянский пролетариат!
Через четыре дня, 13 ноября, с докладом «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции» выступил Ленин. Все присутствующие — делегаты и гости — приветствовали его стоя...
«Я беседовал с некоторыми прибывшими сюда делегатами,— сказал Ленин,— и надеюсь в дальнейшем ходе конгресса хотя и не лично участвовать в нем — это, к сожалению, для меня невозможно,— но подробно поговорить с большим числом делегатов из различных стран». Последнюю часть своей речи Ленин посвятил проблеме использования русского опыта иностранными товарищами. «Они должны воспринять часть русского опыта. Как это произойдет, этого я не знаю. Может быть, нам окажут большие услуги, например, фашисты в Италии, тем, что разъяснят итальянцам, что они еще недостаточно просвещены и что их страна еще не гарантирована от черной сотни».
Параллельно с пленарными заседаниями конгресса работали комиссии, в том числе «малая комиссия по итальянскому вопросу». Прения проходили нервно и напряженно.
Для Грамши наступили крайне трудные дни. Приход фашистов к власти резко изменил соотношение сил и общую ситуацию в Италии. На одном из заседаний комиссии он прибег к образному сравнению: слить две партии—все равно что женить Джандую (одна из традиционных масок итальянской народной комедии, вроде русского Петрушки) на дочери перуанского короля. Но в Перу нет короля, нет, следовательно, и кородевской дочери. Кое-кто воспринял это как шутку, которой оратор хотел разрядить обстановку. Грамши не шутил: он был убежден, что после «похода на Рим» Итальянская социалистическая партия фактически перестала существовать. Но люди, входившие в эту партию, а среди них было немало честных рабочих, остались. Их надо принять в КПИ. Против индивидуального приема многие возражали, предлагали коллективно принять социалистов в КПИ, с последующим индивидуальным отбором. Шли страстные споры. Бордига накалил атмосферу дискуссии, отказавшись войти в «межпартийную комиссию по слиянию». Человек, еще остававшийся главой Коммунистической партии Италии, уже оказался в оппозиции.
Несколько позднее в письме к Тольятти и Скоччимарро Грамши с горечью скажет, что в эти памятные полтора-два месяца ему пришлось «извиваться ужом», чтобы избежать раскола партии вдали от самой партии.