Взгляд больного стал осмысленным.
— Здравствуйте, профессор... Вы... За вами послала добрая Франческа?
— Нет, нет. Лежите, дорогой Антонио, не разговаривайте.
Женщина вернулась с подносом, на котором стояли дне чашки — с кофе и бульоном и скальдино — небольшим глиняным сосудом с горячей золой. Скальдино она поставила на скамеечку в ногах постели, кофе подала
Грамши, придерживая чашку, пока больной не сделал несколько глотков.
В комнату вбежал Карлуччо:
— Доктор сказал: буду через час.
— Через час?! — возмутился Космо.
— Доктор сказал: мама знает, что нужно сделать,
— Знает, знает, — добродушно отозвалась Франческа, подавая больному бульон.— Бедные люди без докторов рождаются и без докторов умирают, когда приходит время. Наше время еще не пришло, Сансонедду, нам еще жить и жить! — говорила она, придерживая чашку, хотя в этом уже не было нужды: щеки больного порозовели, движения стали увереннее.
Космо шепнул несколько слов Карлуччо, сунул ему деньги. Карлуччо умчался. Вышла и Франческа.
— И весь этот переполох из-за меня, — смущенно сказал Грамши. — Кажется, я потерял сознание?
— Это был обморок, Антонио. Думаю, на почве переутомления и... голода. Боже мой, голода!.. Как вы могли мне ничего не сказать?
— Сказать что?.. Я легкомысленно растратил свои деньги и расплачиваюсь за легкомыслие. Вот и все. Вы не представляете, как дорого стоит в Турине простое женское платье.
— Женское платье? — ошарашено переспросил Космо. — Впрочем, почему же... Молодой человек должен иногда повеселиться.
Грамши тихо засмеялся.
— Что тут смешного, Антонио?
— Нет, ничего. Но кажется, я впервые смеюсь за последние два года. В течение двух лет я жил вне мира, почти как во сне. Я жил только мозгом, совсем не жил сердцем. И работал. Возможно, работал слишком много, больше, чем позволяли силы. Только работал. Ни разу не засмеялся и ни разу не заплакал, Но хватит об этом.
Видите ли, профессор, у меня есть сестры, три сестры, И каждая мечтает о новом платье к праздникам. А новое платье в Турине стоит восемнадцать — двадцать лир. Королевская стипендия, как вы знаете, семьдесят лир. К тому же у букинистов нашлась одна очень интересная книга. На все остальное осталось... Впрочем, это неважно,
— Нет, важно, очень важно! К стыду своему, я почти ничего не знаю о своем лучшем студенте. Следовательно, в Сардинии остались три сестры?
— Это совсем не веселая история. Зачем она вам, профессор?
— Пожалуйста, лежите. И если трудно говорить…
— Не трудно. Что же вы хотите знать? Да, у меня три сестры и три брата. Моложе меня двое: брат Карло и сестра Терезина. Отец — Франческо Грамши, скромный, конторский служащий, всю жизнь, сколько я его помню, боялся потерять работу и нищенское жалованье. Мать — Джузеппина Марчиас в свою очередь всю жизнь решала сложнейшую задачу: как на жалованье мужа прокормить главу семьи и семерых детей, о себе она не думала. Увы, еды не всегда хватало...
Дверь от толчка раскрылась. Вошел Карлуччо, нагруженный свертками и кульками. Он свалил их на подоконник и протянул профессору не очень чистый кулачок,
— Что это? — удивился Космо.
— Сдача, синьор.
— Оставь себе на мороженое.
— И на апельсиновую воду?
— И на апельсиновую воду. Хватит? — Космо сунул руку в карман.
— Хватит,—великодушно заявил Карлуччо.—На маленькую бутылку,
— Почему, купи большую бутылку. И запомни, в дверь полагается стучать.
— Так ведь у меня были заняты руки.
— Уважительная причина, — улыбнулся Грамшр. — Когда съешь мороженое, сбегай к Тольятти.
— К сеньору Пальмиро?
— К сйньору Пальмиро. Скажи, что я болен и не приду. Он знает, что делать. Понял?
— Понял...
Космо засмеялся и подошел к окну.
— Какой сильный, порывистый ветер. Карлуччо уже на другой стороне площади. Покупает мороженое. Б-р-р, в такую погоду... и апельсиновую воду. Незамысловатые детские радости... Помчался выполнять ваше поручение. Ужасный ветер... Невольно вспоминается вихревое движение фигур на нижних створках и боковых пилонах роденовских «Врат ада». Помните у Данте?
Я там, где свет немотствует всегда
И словно воет глубина морская,
Когда двух вихрей злобствует вражда.
То адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ...
Довольный, как ему казалось, ловко переброшенным мостиком к основной теме, Космо отошел от окна, сел и ждал вопроса, который позволил бы ему развить свои мысли. Но вопроса не последовало. Грамши лежал с уже знакомым профессору отрешенным выражением лица.