Сегодня все это было закрыто плотной пеленой. В Риме шел снег. Редкое для Рима зрелище. «Совсем как в России»,— подумала Татьяна Аполлоновна и сама улыбнулась своему сравнению. Ведь Россию она почти не помнила. Четырехлетней увезли ее из Самары в Царское Село, а на шестом году жизни Таня Шухт навсегда покинула родину. Царское Село совсем стерлось из памяти, а Самара, как ни странно, нет-нет да и возникает. Иногда по ночам снится большая река, пестрая толпа на берегу. Один эпизод удивил всех близких. Однажды — ей тогда было лет десять, и жили они в Женеве на улице Маланью — Таня помогала маленькой Юле наряжать куклу. В новом платьице игрушка выглядела очень нарядно. Внимательно осматривая куклу, Таня вдруг заунывно запела:
Когда будешь большая,
отдадут тебя замуж
В деревню чужую, да в семью большую...
— Боже мой, Танечка, что ты поешь? — удивленно спросила мама.
— Песенку.
— Но откуда она у тебя?
— Не знаю,— нерешительно ответила девочка.
— Это пела тебе няня в Самаре. Ты была совсем крошкой. Неужели запомнила?
— Не знаю,— повторила Таня. И добавила: — Я еще много-много чего помню. И ярмарку, как лошадей продавали. И как мы по льду катались. И еще помню, к папе полицейский приходил.
— Это ты знаешь по рассказам, а песню действительно каким-то чудом запомнила.
— Я много-много запомнила,— твердо повторила Таня.
Сейчас взрослая Татьяна Аполлоновна сказала бы, что маленькая Таня все же преувеличивала. Воспоминания ранних детских лет были смутны и отрывочны. Но они несомненно существовали.
Настойчиво в памяти возникал зимний лес. Длинная-длинная просека. Идет снег. По обеим сторонам просеки могучие сосны, раскидистые ели, между ними молодые стройные елочки и совсем еще маленькие, чуть выглядывающие своими зелеными макушками из-под пушистых сугробов. Таня хочет потрогать елочку и проваливается в сугроб.
Кто-то большой берет ее за плечи и выволакивает на поверхность, всю облепленную снегом. Это — папа. Он отряхивает Таню и укоризненно выговаривает ей, но Таня видит, что он совсем не сердится, и она смеется счастливым смехом...
— Я решил, синьора.
Усилием воли Татьяна Аполлоновна возвращается к действительности. Она в Риме, в квартире адвоката, за окном продолжает падать итальянский снег.
— Решил? Сейчас проверим. Нет, милый, ты ошибся... Подумай, ведь это совсем просто...
Татьяна Аполлоновна терпеливо объясняет мальчику его ошибку.
С математикой на сегодня все. Перейдем к истории. Что у нас? Войны герцога Савойского? Нападение на свободную Женеву? Я слушаю тебя... Как ты скучно рассказываешь, мальчик. Ведь это так интересно. До сих пор Женева ежегодно празднует чудесное спасение своего вольного города. В ночь с И на 12 декабря все выходят на улицы и принимают участие в празднике «эскалада». О, это прекрасный праздник.
Занятия окончены. Слава богу, адвоката нет дома. Обойдется без очередной порции сентенций. Татьяна Аполлоновна прощается с мальчиком — он по-прежнему ей нравится, и мальчик, кажется, привязался к учительнице,— выходит на улицу. Тротуар непривычно белый, но снег уже начал таять.
У небольшого ресторана вынесенные на улицу столики, в хорошую погоду занятые посетителями, сейчас были покрыты снегом, как белыми скатертями. Полюбовавшись редкой в Риме картиной, Татьяна Аполлоновна пошла дальше. На мосту Умберто задержалась. Недавно прошли дожди, уровень Тибра поднялся. Исчезли отмели, древняя река свободно несла свои желтые воды.
Она стояла долго, машинально чертя что-то на снежной пелене, покрывающей балюстраду. Время шло. Так же машинально взглянула на белую поверхность балюстрады и удивилась. Она написала: «Татанька». Не Таня, не Татьяна, а Татанька, как ее звали в детстве. Сегодня — русский день, день воспоминаний. Виноват снег... И одиночество...
Последнее время она стала чувствовать одиночество особенно остро. Отец, мать, сестры... Надя умерла, об этом ей сообщили, кажется, в 1920 году. Ася замужем, наверное, у нее уже большие дети... «Наверное», «кажется»„.. Ничего она не знает о самых близких. Переписка прекратилась по ее вине... Боялась выдать в письмах свою тоску... Отцу уже шестьдесят пять лет... Боже мой, и маме шестьдесят пять. Ведь они ровесники. Старенькая мамочка! Почему-то возраст матери Татьяна Аполлоновна ощутила острее. Отец всегда казался ей молодым, даже борода его не старила. Неистощимый на выдумки, для них, старших дочерей, он был другом и товарищем...