— Поворот темы неожиданный, но, как мне кажется, возможный и плодотворный,— помолчав, сказал Космо.— Профессор Бартоли не откажет в консультации, возможно, в этом возникнет необходимость. Мы все обсудим в самые ближайшие дни. Но дайте мне слово, что история, подобная сегодняшней, больше не повторится... Голодный обморок! Могло ли прийти мне в голову, когда я строил планы вашего будущего, что...
— Моего будущего? — Грамши резко приподнялся на постели. — Любопытно. Поделитесь этими планами, профессор. Как-никак, я — заинтересованное лицо.
— Лежите, прошу вас, лежите. И не сердитесь. Увы, ваш учитель — плохой дипломат. Но правда остается правдой. Да, я думаю о вашем будущем, думаю часто. Это ясные, спокойные мысли. Придет время, не очень далекое время, Антонио Грамши поднимется на профессорскую кафедру, окинет взглядом десятки внимательно ждущих лиц и донесет до аудитории то, что не успел или не сумел донести профессор Космо.
Грамши пристально посмотрел на собеседника. Глубокие синие глаза его потеплели.
— Я благодарен вам, дорогой профессор, очень благодарен. Это не пустые слова. Но... Антонио Грамши никогда не поднимется на профессорскую кафедру.
— Все зависит от вас, только от вас.
— Даже если это так... Мое будущее будет иным.
— Каким же?
— Кто знает!.. На нашем острове люди говорят: «Не бывает дороги без пыли и острых камней».
...Они должны были снова двинуться в путь; карабинеры уже надели на них кандалы и цепи. Его заковали новым образом: косточка запястья оставалась вне обруча и больно ударялась о железо. Со стены грозно выпячивал губы Муссолини, мундир дуче был в пятнах от копоти паяльных ламп и табачного дыма. Вошел начальник конвоя, бригадир огромного роста, и спросил арестанта, не родственник ли он «знаменитого депутата Грамши»? Услышав, что он и есть Грамши, бригадир вышел, сочувственно бормоча что-то невнятное. На всех остановках до места назначения бригадир разговаривал о нем с собиравшимися вокруг тюремного вагона людьми, неизменно называя его «знаменитым депутатом».
РИМ, ВЕСНА 1913 ГОДА.
ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Черноволосая девушка играла скрипичный концерт Брамса. Нежный упрямый подбородок крепко прижал к хрупкому плечу лакированное тело скрипки, смычок, послушный тонкой, но сильной руке, уверенно вел тему главной партии.
Изощренный слух маэстро Этторе Пинелли, профессора римского музыкального лицея Санта Чечилия, автоматически отмечал технические ошибки юной исполнительницы. Ошибок было немало, но вскоре профессор Пинелли перестал их замечать. Черноволосая девушка не только уловила в музыке Брамса ее внутреннюю логику, но и сумела передать что-то свое, заветное, может быть, даже до конца не осознанное, сумела выразить свою индивидуальность. А это старый профессор ценил превыше всего.
К тому же скрипичный концерт великого Брамса!.. Боже, как давно это было! Последнее время Пинелли стал путать имена и даты, но все связанное с Брамсом не забудет никогда. Друг Брамса Иожеф Иоахим выслал ему ноты в Рим. Он, Этторе Пинелли, был первым исполнителем концерта Брамса для скрипки с оркестром, первым в Италии, а может быть, и в Европе. Тогда эти руки — Пинелли непроизвольно пошевелил узловатыми, опухшими в суставах пальцами — были молоды и сильны. Сколько же ему было лет? Немногим более тридцати. Прекрасный возраст, творческая зрелость, все впереди. Все — весь мир! То, что осталось позади, казалось только прологом к будущему. К старости он понял, что ошибался. У молодости свои творческие радости, счастье постижения мастерства. А впереди, впереди у молодости не так уж много, как кажется.
Профессору Пинелли шел семидесятый год, но только недавно он вдруг почувствовал себя старым и немощным. Это «вдруг» случилось на концерте в торжественной и праздничной обстановке — музыкальный Рим отмечал сорок пять лет с того памятного дня, когда он, молодой скрипач и композитор, вместе с таким же молодым, на один-два года постарше, пианистом и композитором Джованни Стамбатти основали в Риме Общество классической камерной музыки и учредили при Академии Санта Чечилия скрипичную и фортепианную школу. Из этой школы и возник музыкальный лицей, профессором которого Пинелли состоит вот уж тридцать шесть лет. Сорок пять, тридцать шесть — не круглые даты. Пинелли предложил дождаться пятидесяти. Полвека — это звучит торжественно. Но инициаторы чествования наседали, и старый друг Джованни согласился с ними: «Кто знает, Этторе, доживем ли мы до круглой даты?» Пинелли засмеялся и дал согласие. Много лет они поочередно со Стамбатти дирижировали придворными концертами. В этот юбилейный вечер друзья дирижировали попеременно. Для своего выступления профессор выбрал скрипичный концерт Брамса.