Год начался тревожно. Речь Муссолини в парламенте многие оценили как государственный переворот. Усилились преследования всех левых организаций. Коммунистическая партия после конфискации ее печатных органов и многочисленных арестов ушла в глухое подполье,,
Во время длинной дороги Грамши снова и снова мысленно возвращался к задаче, выдвинутой им перед руководящими органами партии: «Мы должны поставить в повестку дня проблему подготовки восстания (не в качестве немедленного решения, а в плане конкретной подготовки). Последние политические события знаменуют начало фазы, на которой восстание становится единственным средством выражения политической воли масс, у которых отняты другие средства самовыражения».
Фашизм укрепляется. Но Бордига и некоторые его единомышленники упорно продолжают усматривать у фашизма несуществующие тенденции к компромиссу с демократическими силами. Как мешает партии эта догматическая предвзятая позиция!
Предыдущий год был трудным. Текущий, видимо, окажется еще труднее. И что ждет партию в обозримом будущем? Политика — не гадание на кофейной гуще. Но без ощущения завтрашнего дня нет и дня сегодняшнего.
...Поезд подходил к Москве. Делегатов пленума встречали представители Коминтерна. В толпе он увидел родную темноволосую головку. Не дождавшись остановки вагона, соскочил с подножки.
— Юлька! Любимая! А где же Делио? — спросил оп, оглядываясь, словно ребенок мог спрятаться за чьей-то спиной.
— В это время он спит,— нравоучительно объяснила Юлия. В ее голосе он почувствовал новую интонацию, интонацию женщины-матери.
Как много нужно сказать друг другу, как мало времени. Очень обрадовало Юлию письмо Татьяны.
— Хорошо бы она приехала.
— Сперва ты приедешь в Рим, потом вместе в Москву.
— А Делио?
— Вместе с Делио, разумеется. Как же иначе?
Заседания пленума шли каждый день. Обсуждались тезисы «Большевизации партий Коммунистического Интернационала». Менялась структура партий, центр тяжести переносился на работу в производственных ячейках. Тактика единого фронта определялась как присущий ленинизму метод вовлечения масс в революционную борьбу. День был заполнен работой до предела. Не оставалось времени даже на встречи с семьей. Грамши решил использовать перерыв на обед, объявляемый после утренних заседаний, и условился с Юлией, что днем гулять с ребенком она будет в маленьком скверике у Садово-Триумфальной, напротив кинотеатра Ханжонкова, который недавно получил имя «Горн». Юлия Аполлоновна выходила из своего дома на Четвертой Тверской-Ямской, усаживала десятимесячного Делио в колясочку и, не торопясь, направлялась к скверику. Там она брала ребенка на руки и садилась на скамейку. В это время Грамши быстро, иногда на машине, иногда на трамвае, добирался до Садово-Триумфальной. Делио, уютно устроившись на материнских коленях, с любопытством таращил глазенки на играющих детей, а Юлия ожидала появления Антонио, чтобы заранее помахать ему ручкой Делио. Это был ежедневный ритуал, обоим он доставлял удовольствие, и Юлия уверяла, что Делио тоже с нетерпением ожидает отца.
Показался немного запыхавшийся Грамши. Делио помахал ему ручкой, отец с удовольствием ответил ему тем же. Грамши сел на скамейку и стал играть с сыном.
— Сегодня ты опоздал, ему уже пора спать,— сказала Юлия.
— Да, нас немного задержали. Не беда, заснет чуть позднее.
Но Делио решительно не хотел засыпать «чуть позднее» и стал капризничать.
— Пора спать,— решительно сказала Юлия и уложила Делио в колясочку. Через несколько минут ребенок заснул. Грамши спросил у Юлии о домашних новостях. Что особенного могло произойти за одни сутки? Но ребенок — для матери неисчерпаемая тема. Оказалось, что вчерашний день, как, впрочем, и каждый предыдущий, принес множество маленьких, дорогих молодым родителям открытий.
— Ох, я говорю и говорю, не даю тебе слово вставить,— спохватилась Юлия. Обычно Грамши коротко рассказывал жене о пленуме'. Курс на «большевизацию» партий, перенесение центра тяжести на работу в производственных ячейках казался Грамши своевременным и перспективным. Сейчас развивать эту тему не хотелось, да и времени до конца перерыва осталось мало, Грамши сказал, что от законного права «вставить слово» отказывается, лучше несколько минут просто помолчим.
Они сидели рядом на скамейке московского сквера, перед ними в колясочке безмятежно спал ребенок, их сын, по дорожке, просохшей под весенним солнцем, бегали дети... Не раз впоследствии вспомнят они эти минуты...