Я нашел несколько крекеров, сардины и молоко. Я не привередлив к еде. Я ем все. Я также нашел бутыль дешевого пойла и допил ее. Старик никогда не считал бутылки.
Я снял свою майку и промыл рану снова. Она ныла, но не сильно, но ныла, как зубная боль. Я был рад, когда боль утихала.
«Эй», сказал я Мотоциклисту, «Не уходи никуда, пока старик не вернется, о'кей?»
Он отвел свои глаза от стены, посмотрел на меня, не меняя взгляда, и всего лишь улыбнулся.
«Бедный ребенок», сказал он мне, «все время вляпываешься во что-то».
«Я в порядке», ответил я. Я был удивлен тем, что он беспокоится обо мне. Я думал, что он самый классный парень во всем мира, он и был таким, но он никогда не уделял мне большого внимания. Но это ничего не значило. Насколько я могу судить, он никогда не уделял серьезного внимания ничему, кроме как мог посмеяться над этим.
Через какое-то время пришел мой отец.
«Оба дома?» спросил он. Он не был, выпивши, как обычно.
«Эй, мне деньги нужны», сказал я ему.
«Я давно тебя не видел», сказал старик Мотоциклисту.
«Я был вчера дома».
«Неужели. Я не заметил». Мой отец говорил необычно. Он окончил колледж. Юридический вуз. Я никому не говорил об этом, потому что никто бы и не поверил. Мне было самому тяжело поверить в это. Я не думал, что люди, закончившие вуз, пропивают социальное пособие. Но как видно, некоторые из них так и делают.
«Не подкинешь немного деньжат», повторил я.
Он посмотрел на меня внимательно. Я и Мотоциклист не видели никого похожего на него. Он был среднего роста, среднего возраста, русый с лысеющей макушкой, светло-голубыми глазами. Он был таким человеком, которого никто даже не замечал. У него было много друзей, в большинстве своем бармены.
«Рассел-Джэймс», сказал он вдруг. «Ты не болен?»
«Получил ножевую рану в драке», ответил я ему.
«Правда?», взглянул он. «Ох, и странно же вы живете».
«Да не странно», сказал я.
Он дал мне десять долларов.
«А как насчет тебя?» спросил он мотоциклиста, «Хорошее путешествие?»
«Да. В Калифорнию».
«И как Калифорния?»
«Это было весело. Даже лучше, чем здесь, столь же забавно как это место». Мотоциклист смотрел прямо через старика и видел что-то, чего я не мог видеть.
Я надеялся, что это не перетечет в их привычный длинный разговор. Временами эти разговоры могут длиться целый день, словно они не видели друг друга, а временами они начинают болтать о чем-то, и это продолжается всю ночь. Это не слишком весело для меня, так как я не могу понять и половины ими сказанного.
Мне трудно описать мои отношения с отцом. Я имею в виду, что у нас все хорошо, никогда не ссоримся, кроме моментов, когда он думает, что я выпил его вино. Даже, когда он не возражал. Мы не общаемся с ним часто. Порой он спрашивает меня о чем-то, но я могу сказать, что это из-за учтивости. Я рассказывал ему о вечеринках у реки или о драках или танцах, а он смотрел на меня так, словно не понимает язык. Мне сложно уважать его с тех пор, как он ничего не делает. Он пьет дни напролет в баре, возвращается домой и читает, и снова пьет всю ночь. Это не делать что-нибудь. Но у нас все хорошо, поэтому я не могу сказать, что ненавижу его. Я не ненавижу его. Я лишь хочу, чтобы он был лучше.
Я думаю, тем не менее, что я нравился ему больше, чем Мотоциклист. Он напоминал старику о нашей матери. Она ушла много лет назад, поэтому я ее не помню. Порой он останавливается и смотрит пристально на Мотоциклиста, словно он увидел призрака.
Ты в точности как твоя мать, — говорит он ему. И Мотоциклист глядит на него пустым взглядом безэмоционального лица.
Старик никогда не говорил такое мне. Но я должно быть тоже похож на нее.
«Рассел-Джэймс», сказал мой отец, садясь с бутылкой и книгой, «пожалуйста, будь более осторожен в будущем».
Мотоциклист так долго молчал, что я подумал, что он расстроился из-за Кассандры.
«Она говорит, что не наркоманка», сказал я ему. Даже, если я ее не любил, то подумал, что это может подбодрить его.
«Кто?» спросил он меня удивленно.
«Кассандра».
«Ах, да. Что ж, я ей верю».
«Серьезно?»
«Конечно. Знаешь, что случилось с теми, кто не верил Кассандре».
Я не был в курсе. Мой отец сказал, «Их греки завоевали».
Понимаете теперь, о чем я? Причем тут долбанные греки?
«Тебе ведь она больше не нравится, полагаю, да?» спросил я его.