– Ах-с… Гаврилу-с… Он сейчас… Ах, господи!
Девица переконфузилась и засовалась по комнате.
Несмотря на грязь шеи, ушей и вообще всей физиономии, она зарделась, как маков цвет.
– Они сейчас идут.
Скоро отворилась калитка, и Зайкин предстал моим взорам весь мокрый…
– А, дорогие гости, – весело говорил он. – А я умываюсь… Жарко… Цыц! Пошел прочь! Шарик!.. Молчать!.. Пожалуйте-с. В сад не угодно ли?
– Пойдемте.
– Сделайте милость, я сейчас стульчик вам… Маша! Стул… Нет ли там стульев каких? Ай вы оглохли?..
– Да не суетись!
– Что такое, господи! Стулья у нас есть, сколько угодно… Маша! Поищи-кось там каких-нибудь стульев, покрепче какой… Все переломано!.. Пожалуйте пока в беседку… там того… тумбы этакие. Присядьте покуда.
Зайкин пустился за стульями и скоро притащил их целую пару.
– Орал, орал, а она, шельма, забилась в угол… боится, – бормотал он, расставляя стулья.
– Кто?
– Да Марья! Вот этот никак покрепче стул-то… Али этот? Нет, вот, вот! Прошу покорно!.. Такая дурашная девка… Совсем как очумелая. Мать-то уж оченно травленая баба, ну, и… Жильцы наши…
Зайкин был в рабочем фартуке. Поставив стул рядом с моим, он опустился на траву и прилег.
– Жара! – произнес он спустя немного.
– Да и скука…
– Ай вы скучаете?
– А что?
– Да как же? Чему вам-то скучать? У вас, кажется, первое удовольствие книга, лежи да почитывай.
– Книг-то нет. Лавка заперта.
– Да, да, да, я и забыл совсем. У них, у этих книжников, поминки сегодня… Бабка умерла. Так они поминают… так, так! Еще вчерась вечером в Гостевку (загородный трактир) на извозчике подрали. Теперь, должно, сутки через двои за дело возьмутся, пока не опомнятся… Так… так!..
Мы замолчали; в это время за забором послышался сердитый разговор.
– Подай лимон! – говорил мужской голос.
– Иван Петрович! Ну пойми же ты ради самого бога, что нету у меня лимону… – жалобно и робко отвечал женский голос.
– Жен-на! Я что говорю? Что я упомянул? Ты видишь, кто это?
Молчание.
– Это кто такое? Гость? Дорогой или нет? а? Для меня он дорог! Понимаешь ли это? Мы на одной доске… Понимаешь?.. Дорог мне!
– Да это, господи, кто ж про это…
– Ну и кончено!
– Мы их вполне уважаем и всегда…
– Н-ну и кончено! Что ж тут ломаться-то? Из-за чего тут куражиться-то? Понимаешь ты это или нет? Готов я ему отдать рубашку последнюю? Как ты полагаешь? Готов?
Молчание.
– В чем же дело? Из-за чего же ты клянчишь? Я тебя прошу об одном: принеси мне лимон, и – кончено! Следовательно, лимон и более ничего! Васька! Оборву, как шельму… Н-ну? и лимон! Маша! Понниммай!
– Грузен что-то секретарь-то, – умозаключил Зайкин, – должно, гостя-приятеля залучил… угощает…
Разговоры за забором на некоторое время прекратились.
– А вот что, Иван Петрович, – заговорил Зайкин, – скучно-то вам? Так не угодно ли вам от тоски от скуки на потеху одну поглядеть?
– Какую?
– На бой-с! Бои у нас кулачные бывают, так вот-с! Страсть что творится.
Предложение это мне пришлось «кстати», и я стал расспрашивать у Зайкина об этом предмете.
– Наши н-ские, – говорил он, – драку любят-с. Это у нас первое удовольствие. И летом и зимой у нас всё драки бывают-с, то есть для удовольствия… Зимой больше на реке дерутся – место ровное. Летом – тут недалечко, за семинарией. Опять тоже постом, в чистый понедельник, блины у нас вытрясают… В это время тоже драка у нас бывает крупная. Особливо баб любят трепать… иной случится, баба, которая, например, в тягостях, так что это такое бывает, помилуй бог!
– Как же эти бои устраиваются?
– То есть как устраиваются? Устраиваются они так, что… драка-с, кровопийство и более ничего.
– Нет, я про порядок говорю.
– Это-с! Да-да. Порядок у нас свой-с… Первое дело бойцы у нас есть, этакие особенные ловкачи… Н-ну, побьются об заклад – кто кого; которые заклад держат, сейчас они дают знать «в свою улицу» ребятам-с. Объявляют ребятам, так, мол, и так, в такой-то день… Ну и собираются. Как это вы не знаете, как «в улицу передают»? Это у нас первое дело: на смех ли поднять кого или новость какую любопытную, сейчас в улицу передаем. Это у нас вроде как почта. Как же-с! Опять песня новая в моду пойдет, – сейчас тоже в улицу, в свою. Ах бы, сударь, ежели б вы песенку одну написали про Сережку. Этакой шельма сибирная… Я бы сейчас бы в улицу. То-то смеху! А?
Я отказался от стихотворных работ и полюбопытствовал узнать, как появляются у них новые песни.
– Как то есть сочиняют? – переспросил Зайкин и продолжал: – у нас много сочиняют-с; у нас есть этакие свои авторы. Да-с. Вот у нас есть Протас, один музыкант, так он все стихами. То есть совершенно все, до последней буквы! И все у него самое первое удовольствие писать «прощанье с пьянством»! Прощай, дескать, косушка-матушка, и прочее и тому подобное… Напишет, да и напьется ту же минуту. Опять есть у нас один заводский чиновник тоже так-то, стихами все. А то, так вы не поверите, девица престарелая, в одном доме в услужении живет, – так уж вот сочиняет-то! До того, можно сказать, имеет дар, что, например, в кухне копошится, тарелки перемывает, да стихами, да стихами… Каково покажется? И главная у нее забота – себя описывает: все себя самое в смешных видах представляет, и преотлично-хорошо представляет!.. Вот бы вам поглядеть!