— Надеюсь, что этим вечером мы несколько изменим их положение.
— Надо постараться.
— Все же подумай, какому риску мы подвергаем сразу столько товарищей!
В это время меня окликнули:
— Эй, Карло, не выпьешь с нами глоток? — Тео протянул мне бутылку с остатками виноградной водки — граппы.
— Что, все уже выпили, кому хотелось?.. А русские?
— Кое-кто из них выпил, ну а из наших-то никто не отказался.
— Что же вы, ребята, даже не попробуете, что у нас выпивают, до победы уже недалеко, вернетесь домой, в Россию и прости-прощай граппа.
— Там у нас своей водки хватает, русской.
— Что ж, как хотите! А теперь к делу. Пикаино, ты готов?
— Готов! — отвечает Пикаино. Его дело окончательно подогнать обмундирование.
Он снимает мерки, втыкает булавки, если надо что-либо изменить, потом снимает обмундирование с проходивших примерку и начинает торопливо работать иглой. Начинает священнодействовать и Барбирон, он стрижет и бреет партизан одного за другим, так что в конце концов ребята становятся неузнаваемыми.
Тем временем уже наступил полдень. Горячее солнце первой половины дня полностью рассеяло легкий туман, стоявший в воздухе с раннего утра, вокруг чувствуется бурное пробуждение природы, деревья и кусты буйно зелены, река покрыта бесчисленными золотыми блестками, которые при каждом дуновении ветерка разбегаются в разные стороны.
На фоне широкого плеса Пьяве четко вырисовывается тюрьма. Как не хочется нарушать спокойствие и чистоту пейзажа грохотом выстрелов! Настолько мирно выглядит на фоне летнего дня очертание четырехугольника тюрьмы, что трудно представить мрачность происходящего внутри ежедневного, ежечасного мучительства патриотов.
…За окном тепло, с низин поднимается легкий туман, который ближе к вечеру доберется до коньков крыш и до верхушек деревьев.
Между тем Барбирон — наш партизанский парикмахер — быстро подстриг волосы четырем из восьми наших «немцев», а Пикаино-портной-уже почти закончил свою работу. Человек десять спят на тюфяках с соломой, а другие разделились на две группы: одна занята игрой в мору {53}, а другая увлечена какой-то долгой беседой. Анджело все время подтрунивает над Пикаино, а тот отыгрывается на Барбироне.
Де Люка совершенно неутомим, он снова и снова осматривает оружие, мундиры, проверяет стрижку, подбадривает тех, кто выглядит подавленным, раздает свои последние сигареты, всячески пытается поднять настроение. Я ему признателен за такую невероятную активность, потому что мне необходимо собраться с мыслями, внутренне сосредоточиться. Надо отдать должное Де Люка — ведь, чтобы добраться до нас, ему пришлось пройти путь вдвое больший, чем проделали мы, и, кроме того, мы отдыхали целую ночь, а он за сутки даже не вздремнул. Ему тоже трудно. На мне лежит ответственность за тридцать человек, потом, если все будет в порядке, за сто, а ему приходится нести еще и политическую ответственность за все события, разворачивающиеся в Тривенето.
Весь этот обширный район он не раз обошел пешкам. У нас хорошо отлажена связь, и посыльные, зачастую мальчишки и девчонки, могут проникнуть куда угодно. Но они в основном сообщают и передают информацию, а для решения тех или иных вопросов нужно идти самому Де Люка, на месте составлять планы и организовывать операции совместно с командирами подразделений. Кстати, пока операция не окончится, от места действия он также не уходит.
— Карло, уже два часа, может быть, начнем подготавливаться?! — Это Де Люка подошел ко мне, чтобы напомнить о времени.
— Пускай-ка они отдохнут еще часик или два, ведь легли вчера поздно; кстати, если выйдем в семь, то к полвосьмого уже будем около тюрьмы, и еще не стемнеет.
— Хорошо, пусть так, только не хотелось бы, чтобы они устали на переходе. В Бальдениче у них еще должно быть достаточно сил и энергии. Немцы с наступлением темноты прячутся по казармам, и если мы подойдем поздно, это может вызвать подозрение.
— Да, верно, позднее не стоит.
— Итак, выходим в семь.
— Теперь, Карло, давай снова повторим то, что нам известно. В Бальдениче шестнадцать карабинеров, из них четырнадцать в жандармерии, а два дежурят на верху стены, около камер, в коридорах тюрьмы десять надзирателей, которым часто помогают неполитические, впрочем, к тому времени, когда мы подойдем к тюрьме, эти тоже должны уже сидеть по камерам.
Освобождайте только политических, постарайтесь, чтобы ни один уголовник не попал в их число. На подходе к тюрьме встретите Лино, он расскажет об изменениях, которые были в течение вчерашнего дня. Около выхода должен быть Нази с грузовиками.