Меня подхватывают крепкие руки друзей, и вот я лечу кверху, еще и еще раз, и каждый мой взлет сопровождается громким «ура!». Горячие объятия, улыбки — все это убеждает меня в реальности происходящего.
Кто-то приносит мне одежду; кто-то вытаскивает кусочек сладкого пирога и дает мне часть, потом оставшееся делит, чтобы досталось всем. Карло выстраивает своих людей и перед строем с торжественностью, необходимой для такого исторического события, вручает мне ключи от тюрьмы.
Такая неожиданная и совершенно немыслимая перемена меня глубоко потрясает, однако почти в тот же момент Карло, пользуясь моментом всеобщего возбуждения, сам же нарушает торжественность церемониала, отправляя в рот остатки пирога с прибаутками и широко улыбаясь. Он поедает его с таким спокойствием, как будто находится на званом обеде.
Я рассказываю Карло о той помощи и доброжелательности, которые проявлял ко мне и нашим товарищам надзиратель, и при этом быстро переодеваюсь в свою одежду, потом беру в руки оружие, и мы идем в главную контору тюрьмы.
К этому времени Тим, Василий и Тимофей уже почти всех разоружили и стоят, наблюдая, как карабинеры в кучу сваливают остатки оружия. Некоторые карабинеры делают это с большой охотой, некоторые все еще ничего не поняли и продолжают доказывать свою преданность великой Германии, Муссолини, Гитлеру. Они с довольно жалким видом продолжают протестовать против неожиданного поведения «господ немцев».
Фельдфебель охраны подходит к «немецкому» коллеге и, повысив тон, пытается у него выяснить, что все это означает?
Эрмес решает проблему, не теряя времени. Он берег ключ у надзирателя и, открыв ближайшую дверь-решетку в камеру, встает около нее. Фельдфебель не заставляет себя ждать, проходит внутрь, и дверь за ним сразу же захлопывается. Он подходит к решетке как пьяный, его лицо бледное и пришибленное; несколько мгновений он молчит, а потом, видимо, сам сознавая неуместность этого, почти кричит нам:
— Вы погубили мне всю мою карьеру, — после чего начинает биться о решетку и кричать в истерике.
Рассказывает бывший командир бригады Карло
Оставляя фельдфебеля в камере под охраной Эрмеса, мы начинаем заключительный этап операции. Вслед за надзирателем минуем дверь-решетку, переступаем порог камеры, в которую были проведены партизаны, стоявшие около регистраторской. Потом идем по длинному коридору и входим в большое круглое помещение, от которого лучами расходятся проходы с рядами камер. Здесь мы находим еще двух надзирателей: один из них мне знаком — он передавал нам информацию о тюрьме, другой просто онемел от ужаса.
Разделяемся на четыре группы, чтобы действовать быстрее и уменьшить время нашего пребывания в тюрьме.
По проходу идем двумя группами, по одной с каждой стороны, и выясняем, кто сидит в камерах. В первой камере незнакомые товарищи, но среди них видим одного из тех, которые стояли около регистраторской:
— Ребята! Вы свободны!
Проходим к следующей камере и находим в ней Бьянки, который сразу же узнает Мило:
— Что ты делаешь с этими людьми?
— Мы свободны, Бьянки! Это Карло и его товарищи, они переодеты, идем скорее освобождать других.
В первой камере некоторые все еще не могут понять, что же все-таки происходит, они переспрашивают окружающих, не веря своим глазам, потом слышны крики восторга, и начинаются заботы в поисках подходящей по размеру одежды и сапог. Бывшие заключенные выходят в полосатых тюремных брюках во двор, некоторые уже успели переодеться. Бьянки обнимает меня, а Кузнецов открывает третью камеру, из нее выходят наши товарищи по борьбе, тоже полуодетые, некоторые из них с явным недоумением на лице. В четвертой камере находим Банкьери, он тоже ошеломлен происходящим, но выглядит, пожалуй, спокойнее других.
Он уже одет, у него на ногах пара белых летних туфель и легкий костюм, и он даже аккуратно причесан, однако в глазах видно волнение. Он обращается к нам:
— Я уже стар, но вижу в вас, молодых, свою буйную молодость.