Никифоров работал в ревире {4} санитаром. Врач-француз О'Пети выхлопотал ему пропуск за колючую проволоку. Утром у Никифорова нашелся предлог пойти в город по делам ревира. А это значило, что, возможно, ему удастся побывать на конспиративной квартире, выяснить насчет документов…
Весь день Колесник думал о том, что к их приходу из шахты Никифоров, вероятно, уже вернется из города, принесет свежие новости, скажет: «Все в порядке. Можете уходить», или еще проще: «Вам повезло, документы готовы». Но смена тянулась и тянулась, казалось, ей не будет конца, а встреча все откладывалась и откладывалась. А когда рабочий день уже был на исходе и они собрались уходить, в лаве вдруг появился штайгер Мюллер, позыркал вокруг злыми глазами, поводил носом, словно принюхиваясь к чему-то подозрительному, лицо его налилось кровью, он стал кричать, что они плохо работали, обозвал их «русскими свиньями», объявил, что из шахты они не выйдут до тех пор, пока не выполнят норму, и их вновь задержали в подземелье еще на несколько часов.
В лагерь их пригнали, уже когда начали спускаться сумерки. По плацу прогуливалось несколько «остовцев». Среди них Колесник увидел и Никифорова. Однако сразу к нему не подошел. Заглянул в барак, потолкался некоторое время здесь, только тогда незаметно нырнул в дверь, вроде бы случайно оказался рядом с Никифоровым.
Как ни умело маскирует этот человек свои чувства, на этот раз выражение лица и глаз, излучающих свет радости, выдавали его с головой. Колесник сразу подумал о том, что, вероятно, готовы документы, и тоже заволновался. Однако, пройдясь вокруг настороженным взглядом, Никифоров заговорил совсем о другом:
— Для руководства боевыми делами советских людей, оказавшимися вдали от Родины, Компартия Франции создала Центральный Комитет советских военнопленных…
Сказав это, он сделал паузу, вновь бросил настороженный взгляд вокруг. В первую минуту Колесник оторопел, не поверил и охрипшим от волнения голосом переспросил:
— Комитет, говоришь?
— Да, — подтвердил санитар. — Из Парижа приехал один из его членов, чтобы провести совещание представителей подпольных групп лагерей, расположенных в окрестностях Острикура. На совещании должен быть и ты…
— Вот как, — усмехнулся Колесник, — даже должен! Возможно, ты и пригласительный билет мне принес?
— Пока нет, не принес, — ответил Никифоров серьезно, — но что-нибудь придумаем…
Новость Колесника ошеломила. Он знал, что таких лагерей, как их, в которых содержатся «остовцы», на севере Франции десятки. За последние полтора года немцы нагнали в них немало русских людей для работы в шахтах и на военных предприятиях. Но трудиться на врага они не хотят, при первой возможности бегут из лагерей, многие вливаются в ряды Сопротивления. Для руководства ими и создан специальный Комитет. А это значит, что их участию в антифашистской борьбе Компартия Франции придает большое значение. «Следовательно, — размышлял Колесник, — надо как можно скорее выбираться из-за колючей проволоки и браться за оружие». Однако, когда он сказал Никифорову, что хочет, как и Петриченко, уйти без документов, тот нахмурился, недовольно посмотрев на него, буркнул:
— Ты руководитель, ты и решай! Но если хочешь знать мое мнение, то делать это я тебе не советую. Да и подполье, ты знаешь, будет против! Ты здесь больше нужен.
Некоторое время Никифоров о чем-то сосредоточенно думал.
— А не советую тебе потому, — помолчав, заговорил он, — что нами здесь уже сделано немало по организации будущего партизанского отряда. Сейчас на базе собралось порядочно парней. Но ты сам прекрасно понимаешь: без документов они долго не протянут. И если Петриченко не дошел до места, его схватили, что вполне возможно, то организация отряда, судьба этих парней всецело зависит от тебя и только от тебя… Так что рисковать ты просто не имеешь права… — Сказав это, он вдруг забеспокоился: — Ну, мне пора, а то я торчу здесь порядочно и в ревире меня, наверное, уже хватились.
И тут же исчез.
«А он, конечно, прав», — подумал Колесник. Но едва он вернулся в барак, как в дверях показался встревоженный Голованюк. Озабоченно прошелся мимо, словно бы разыскивая кого-то, повернулся назад, незаметно сделал знак Колеснику и зашагал к двери…
Вообще-то Голованюк не должен был делать этого. С тех пор, как он стал работать в канцелярии, ему категорически запрещалось вот так, почти открыто, встречаться с кем-нибудь из членов подполья. Но, видимо, на этот раз было что-то очень срочное…