Конечно, очень хотелось передать товарищам в камеры привет, слова поддержки, однако из осторожности, выработавшейся у меня в течение этих долгих месяцев борьбы, отказываюсь от этой мысли. Ведь малейшая ошибка может стоить жизни и моим товарищам, и другим заключенным.
Мы прощаемся. Больше я его уже не увижу вплоть до встречи во время выполнения операции в тюрьме.
Чувствуя страшный голод, так как не ел с самого утра, снова сажусь на велосипед и добираюсь до Беллуно. Улицу Гарибальди решаю пройти пешком, чтобы найти аптеку, так как у меня страшно болят зубы. Вот и вывеска «Аптека доктора Форчеллини». У аптекаря немного красноватое внимательное и добродушное лицо. Он стоит за прилавком и ждет клиентов.
— Десять пачек аспирина (в те времена аспирин был панацеей от многих болезней), — говорю я негромко.
— А вы не знаете, что сейчас война? Что, у вас дома казармы? — спрашивает тихо аптекарь.
— Да почти так, — спокойно говорю я, уверенный, что он примет это за шутку, но лекарство даст.
— Ну, тогда я должен сказать, что вы уже второй за день такой любитель аспирина.
Я просовываю голову в окошечко и возможно вежливее говорю:
— Доктор, ну пожалуйста, дайте мне аспирин. Наконец он дает мне таблетки. Я принимаю сразу две, другие оставляю для товарищей, оставшихся в горах: зубная боль мучила нас всех, причиной чего, видимо, было сидение все время в сырости.
Слышу крик торговки: «Вишни, вишни!» — и решаю хоть немного поесть. Недалеко от себя вижу жандармов, и все же я захожу в переулок и покупаю кулек вишен.
В тот день мне везло, потому что, кроме этих вишен, меня накормил обедом еще один из знакомых, пригласивший посидеть с ним в кабачке на окраине города.
В Беллуно, оставив велосипед, стал подниматься по крутым склонам к нашей казарме «Ай Ронк».
Солнце палит нещадно. Наступило жаркое лето. Лес еще сохранял остатки влаги, накопившейся во время зимы, дарил немного прохлады.
Ко мне вернулось забытое желание помыться, и я окунулся в прозрачную, но очень холодную воду Ардо. Затем оделся и, сохраняя неприязнь к мостику, перебрался через него. Это был тот мостик, с которого я когда-то свалился.
Кстати, относительно мостов русские дали один очень хороший урок. В свое время, подходя к мосту, я обычно оставлял свой отряд в укромном месте и в одиночку переходил через мост. Делал я это, чтобы не подвергать риску своих товарищей. Когда это в первый раз случилось в присутствии русских, они, удерживая меня, пытались что-то объяснить жестами и мимикой, но я ничего не понял, а Кузнецов уже пересек мост и сделал мне знак рукой, что путь свободен. Лишь позднее они смогли объяснить, что мне, командиру, не следует подвергаться напрасному риску.
Очень характерная черта русских!
И вот я уже наверху и добрался до первого караульного поста; слышу пароль: «Смерть фашизму», отвечаю: «Свобода народу». Кто-то идет мне навстречу; извиняюсь перед товарищами, что не признался раньше. Мне предлагают проводника. Недавно произошел обвал, и в некоторых местах тропинка оказалась разорванной провалами по триста метров глубиной. От проводника я отказываюсь и лезу один в горы. А между тем приближается вечер, и я пытаюсь идти как можно быстрее, чтобы выиграть время и поспеть к лагерю до темноты, потому что солнце уже совсем низко.
Это мне не удается. Добираюсь до нашего лагеря, когда совсем стемнело. Единственное, что могу различить, узкую полоску света, пробивающуюся между неплотно подогнанными досками входной двери. Слышу голос Клоччияти: «Поговорим теперь о политике». Вошел тихо, чтобы не отвлекать внимание товарищей. Внутри дымно и пахнет смолой от сосновых корневищ; становится жарко. Партизаны сидят на обрубках стволов, лежат на земле, подостлав одеяла, некоторые сидят в глубине помещения, прислонившись к стенам, их еле видно. Я сажусь и закрываю глаза, спать не хочется, но устал страшно. Подсчитываю, сколько же присутствует: сегодня особенно людно. Широко раскрываю глаза от удивления, когда Орлов и Тимофей берут слово: мне кажется почти невероятным, чтобы в такой короткий срок можно было научиться понимать и говорить по-итальянски, чтобы принимать участие в сложной беседе.
У нас немного русских — все они бежали из немецких концентрационных лагерей и долго скитались. Их зовут Орлов, Тимофей, Ванья Кузнецов, Бортников, Миша, Алешка, Василий.