Нет, это он загнул. Коллеги – это вряд ли. Какой кофе… Уже полгода почти все пьют несладкий лимонный чай из машины, которая неизвестно почему по-прежнему называется кофейной. Как-то купил шоколадный кекс и поймал на себе десяток взглядов, которые даже истолковать трудно. То ли осуждение, то ли сочувствие: бедняга наверняка помешался.
Но можно поставить вопрос и по-иному: а что, если и в самом деле Ландону Томсон-Егеру лучше работается в одиночестве? Не факт. Но он даже в мыслях не допускал вернуться на работу.
Все было бы ничего, если б не квартира. Слишком велика. Невозможно сосредоточиться, а вспомнить, куда положил нужный листок, – об этом и мечтать не стоит.
Прослонявшись неделю из угла в угол, решил поехать на Каварё. Родительский летний дом на острове – лучше не придумаешь. Остров, правда, соединен с материком мостом, но все равно остров. Опыт есть: диссертацию Ландон писал именно там, работа катилась легко и быстро. После развода приемных родителей старинный дом пустовал. Бертиль не приезжал целый год. Скучно без Амбер, сказал он. Чего-то не хватает. И хотя родители, пока еще были вместе, постоянно кокетничали своей привязанностью к старым вещам (предмет особой гордости – идеально ухоженный “вольво-240”), никто, кроме Ландона, по-настоящему дачу не ценил. Раньше родители приезжали туда довольно часто, а сейчас дом пустовал месяцами. Амбер постоянно заявляла: вот как вернусь, обязательно там и поселюсь, соскучилась по сельской идиллии, но после развода так ни разу в Швеции и не была. Ландон, по крайней мере, ее не видел. А Беппе безвылазно торчал на своей огромной вилле, рассказывал анекдоты, решал кроссворды и понемногу впадал в деменцию. Может быть, и нет, не впадал, но Ландону иной раз так казалось.
Отчим обещал ему и дачу, и “вольво”. “Мне ничего не нужно, – сказал он и без особой горечи добавил: – И я никому не нужен”.
Ландона привлекла возможность поработать в одиночестве. Не то чтобы он пришел в восторг, но все же привлекла. Поехал к Бертилю забрать ключи. Двадцать минут они молча сидели за столом, поглядывая на серые овсяные лепешки. Ландон притворился, что ему нужно срочно позвонить (“очень, очень важный разговор”), и вышел в сад. Когда вернулся, отчим начал бубнить что-то насчет курса доллара и шведских ценах на недвижимость. Наверное, стоит продать этот дом и уехать куда-нибудь поюжнее. В Испанию, к примеру.
Ландон не знал, что на это ответить.
Он огляделся, сунул в рюкзак ноутбук и толстую пачку бумаг – на даче очень нестабильный интернет, наверняка придется пользоваться заблаговременно сделанными бумажными копиями источников.
Еда. Взял чистый лист и задумался. Хлеб, масло, мед… Бекон. Пармезан. Туалетная бумага? Да… только как сделать, чтобы до нее не добрались мыши? В прошлый раз они построили целый город. Наверное, лучшего строительного материала для гнезд им не найти.
Потом вписал лук-шалот и сливки. Не особенно охотно, подобные деликатесы требуют возни. Он едет работать, а не стоять у плиты. Издал короткий, скорее озабоченный, чем болезненный стон и пошел в спальню. Трусы, носки… по дороге остановился перед зеркалом. Светлые волосы отросли так, что начали завиваться в локоны, а про бороду и говорить нечего. Ямочка на подбородке, которая так нравилась Рите, исчезла. Попробовал улыбнуться – вышло так себе.
Ландону не везло с девушками, пока не встретил Риту. Впрочем, и этот роман трудно назвать везением. Ему едва исполнилось тридцать, а ощущение такое, что все позади. Амбер упрекала: посмотри на себя и посмотри на Риту. Смысл ясен: Рита куда более цельная натура, потому она и ушла.
Может, и так. Он неуклюж и нерешителен. Не хочет проявлять инициативу. Женщины любят тех, кто держит их в руках. Это он слышал не только от Риты. Таких, как тот, чья физиономия то и дело появляется в телевизоре. Юхан Сверд, с загадочным взглядом… каких глаз? Каких угодно, только не голубых. Рита запала на него мгновенно. Ландон никогда ему этого не простит.
Он никогда не простит Риту Юхану Сверду.
У него не было никакого желания следовать этому проповеднику здорового образа жизни. Пытался, но хватало самое большее на две-три недели. Странно… Рита, как ему казалось, и любила его именно за чувствительность, за терпение. Почему-то особенно ее привлекало “потрясающее умение” выбрать точное количество оборотов перечной мельницы. Он так до конца и не понимал, что она имела в виду. Оказывается, точное количество – это ровно столько, сколько надо, чтобы не переперчить, но сохранить вкус перца.