Но сам Пак выводил свое, — нутряное:
И все вместе снова ударяли:
Таким образом они отмерили ровно двенадцать километров. И после этого прошли еще немного. До того самого места, где в трубе зияла огромная дырища, ведущая не в соседнюю трубу, а в сужающуюся земляную нору. В темнотище не было видно толком, что это за нора, куда ведет. Может, здесь вообще было гиблое место.
— Надо вернуться, едрена вошь, и выбраться по лесенке, — предложил Хреноредьев.
— Ты уже выбирался, — напомнил ему Пак.
— Да-а? — удивился инвалид. — Вот, едреный склероз! А куды ж тогда?!
— Куды, куды! — взбеленился Буба. — Туды, Салбесина! — и указал в сторону норы. — Куды ж еще, недоумок хренов!
Пак сразу же втиснулся между спорщиками, И вовремя — инвалид тут же остыл.
— Вот ты и лезь первым! — сказал он Бубе торжествующе.
— А я везде первый! — заявил Чокнутый высокомерно.
И полез в нору.
Пак с Хреноредьевым обождали минуты три. Вроде бы все было тихо и спокойно. Тогда они тоже приблизились к входу в нору. Хреноредьев тихо позвал:
— Буба, едреный избранник, ты где есть-то?!
— Проходите, проходите, сотоварищи! — отозвался Буба казенно. — Не задерживайтесь!
Пак пошел в нору. Хреноредьев за ним.
После железного пола было приятно пройтись по сыроватой и мягкой земле, перемешанной с глиной — ноги отдыхали, да и в позвоночник каждый шаг не отдавал.
Избранника догнали, когда он застыл над черным, матово поблескивающим зеркалом.
Буба присел на корточки, сунул палец в зеркало.
— Вода! — сказал он многозначительно.
— Точно, — согласился Пак. — Это подземный ручей. А может, и целая река.
— В реку я не полезу! — заявил Хреноредьев. — У мене комплекция неадыкватная!
— Какая-какая?! — у Бубы шары на лоб полезли.
— Неа-дык-вадт-ная, — повторил инвалид с ученым видом.
— Не понял, — задумчиво протянул Буба.
— А тебе, дураку, и не понять, едрит тебя через ручей!
Пак пресек разногласия.
— Ну и не лезь, раз ты такой! — заявил он Хреноредьеву. — Без тебя обойдемся.
Он зашел в воду по колено.
— Тепленькая!
Буба понимал все по-своему. Он отошел шагов на двадцать, разбежался, что было мочи, и прыгнул в воду вниз головой. Так и застрял, размахивая длиякими костлявыми ногами — дно ручья было вязким и илистым, оно всосало в себя и руки Чокнутого, и его башку.
Паку пришлось возвращаться. Вдвоем с Хреноредьевым они выдернули Бубу, поставили его как положено, головой вверх. Первым делом, еле отдышавшись, Буба сказал:
— Придурки, все испортили!
Хреноредьев, зашедший в воду по пояс, решил, что ничего страшного не произойдет, если и он проплывет немного.
— Но чтоб поддерживали, едрена, — попросил он плаксиво, — а то вот утопну — с вас спросют!
— Утопнешь, — иронически заметил Буба, — народ хоть хрену с редькой вволю наестся!
Инвалид не стал на этот раз задираться. Лишь посмотрел на Чокнутого так, как тот заслуживал.
С грехом пополам подземную речку удалось преодолеть. Вылезли на другой берег мокрые, взъерошенные, обессиленные. Хреноредьев рухнул на землю.
— Все! Больше не шагу не сделаю, едрена переправа!
Пак стянул с себя комбинезон, выжал его чуть не до дыр. И натянул снова. Буба сидел, растопырив руки, уперев их в землю, сидел с высунутым языком и всем своим видом оправдывал данное ему прозвище.
Надо было как-то приободрить спутников. И Пак затянул:
Хреноредьев с Бубой переглянулись. Пак присвистнул. И грянуло:
В земляной норе не так отдавало эхом, как в трубе, но песня прозвучала и здесь лихо, молодецки. Настроение и силы были восстановлены.
Первым щель заметил Хреноредьев. Он просунул в нее голову и сказал:
— Там чегой-то есть.
— А ну пусти, — важно произнес Буба, напер на инвалида своим тыквообразным животом — и пропихнул того в щель. Потом и сам пролез.
Щель оказалась лазом в пещеру средних размеров. Посреди пещеры, прямо из земли торчали две плотно подогнанные створки — точно такие же как у Эды Огрызины в подполе.
— Испробуем! — сказал Буба и встал на деревянные створки. — Ого! Глади-ка, закрыты они, что ли! — он подпрыгнул на створках. Но они и это выдержали.
— Тут с умом надо! — заявил Хреноредьев. — А у тебя, Буба, в сегодняшних потасовках, едрена кочерыга, все мозги повышибли! Ну-ка, еще подпрыгни!
Буба подпрыгнул. Створки не поддались.
— Не-е, тут техника, — важно провозгласил инвалид.
И дернул какую-то штуковину, торчащую возле створок.
В тот же миг Буба пропал из виду.
Створка захлопнулась.
— Ведь умеют же делать, вот черти! Вот мастерюги! — восхитился Хреноредьев.
Пак смотрел на него свирепо и непреклонно.
— Ты чегой-то, Хитрец?
— Куда дел Бубу?!
— Да он сам куды-то девался, — Хреноредьев развел руками.
— Сам! Остолоп ты! — Пак сильно разозлился.
Инвалид поступил очень просто. Он встал на створки. Сказал:
— Щя разыщем избранничка! — дернул за штуковинку. И пропал сам.
Паку не оставалось ничего иного, как повторить дерзкий эксперимент любителя технических хитростей сотоварища Хреноредьева…
Буба шлепнулся в бочонок с пойлом. Он еще на лету определил, что именно пойло, а не вода, жижа или нефть. О мазуте, бензине и прочих продуктах их производств не могло быть и речи, Буба различал их за версту. Но пойло он различал за пять верст.
Из бочонка выплеснулось изрядное количество драгоценной жидкости, И это растревожило Бубу. Он уже собрался было для успокоения нервной системы прильнуть к бочонку, испить живительной влаги, как на него сверху обрушился толстый и нескладный Хреноредьев.
Буба уткнулся лицом в пойло и начал захлебываться. И он бы захлебнулся, если бы новый удар не завалил и Бубу, и Хреноредьева, и бочонок на бок — это сверзился с небес Пак Хитрец.