— Знаешь… — Прогудел он после небольшой паузы. — Ты меня только пойми правильно… Я… В общем, если с тобой что-то случится… — Здоровяк снова надолго замолчал.
Не обращающая никакого внимания на гладиатора Кити пристально вглядывалась в метель.
— Знаешь… — Наконец, выдавил из себя гигант. — Нам бы врача нормального найти. Ты, конечно, не обижайся, но когда ты с пустотой говорить начинаешь… Это жутко. И лицо ты тому караванщику обглодала… А зубы. Я вообще не понимаю, зубы-то подпиливать было зачем. Так только стайники делают…
— Не только… — Неожиданно перебила великана девушка. — Печень достать поможешь?..
— Печень? — Удивлено вскинул брови великан…
— Ну, да. — Кити медленно кивнула и, ловко перебросив топорик гладиатору, перехватив карабин, снова принялась внимательно вглядываться в снежную круговерть. — Она полезная. И вкусная. Мне… Ллойс рассказывала.
Плывущая по сверхвысокой орбите, надежно спрятанная от наблюдателей с поверхности планеты Луной станция «Гелиос» по форме напоминала огромный бублик. Была ли геометрия станции капризом давно почивших создателей или плодом тщательных расчетов инженеров-конструкторов оставалось тайной, но именно благодаря подобной конфигурации в гигантском космическом городе присутствовало некое подобие гравитации. Всего одна девятая земной, меньше даже, чем на Луне, но достаточно, чтобы решить огромное количество как инженерных, так и бытовых проблем. Возможно, неизвестные строители хотели большего, но это потребовало бы более быстрого вращения станции и, соответственно, намного большей нагрузки на несущие конструкции шестидесяти километрового кольца, а создатели Гелиоса были людьми практичными. В конце концов, они и так сотворили чудо.
Идущему по коридору человеку было совершенно плевать на подобные конструкторские тонкости. Быстрым шагом преодолев последние несколько сотен метров пути, совершенно пустого, если не считать нескольких зависших под потолком, занимающихся своими загадочными делами, чем-то похожих на огромных пауков, роботов-техников прохода, высокий, болезненно худой мужчина остановился перед массивной дверью, мало чем уступающей по надежности главным шлюзовым воротам. Вживленные в гладко выбритый затылок, свисающие с головы щупальцами спрута нейрокорды-манипуляторы пришли в движение, взвились волосами медузы Горгоны и с чуть слышным клацаньем вжались в гнездо электрозамка.
— Доступ разрешен, — чуть слышно прошелестел бестелесный женский голос, и диафрагма портала с еле слышным шипением раскрылась перед ним, подобно бутону экзотического цветка.
На мгновение прикрыв глаза, мужчина сделал несколько глубоких вдохов и прошествовал в центр зала, уставленного чуть заметно гудящими механизмами, и с усталым стоном сев в широкое кресло-ложемент развернулся к покрытой сотней мониторов стене. Свисающие с затылка и макушки нейрокорды снова зашевелились клубком рассерженных змей, раздалась серия щелчков, и пронизывающее комнату гудение механизмов сменило ритм.
В довоенных книгах написано, что одной из серьезнейших проблем жизни в космосе для большинства людей являлась тишина. Полное отсутствие звуков растормаживало мозг, порождало неестественную нагрузку на синапсы, что в свою очередь приводило к перенапряжению, затрудненному сну, галлюцинациям, нервным срывам и даже смерти космонавтов. Мужчина усмехнулся. И о чем он только думает в такой день. Хотя… Он бы много отдал, чтобы побыть в тишине. Или хотя бы в жилых комплексах станции добычи гелия три, все, что угодно, лишь бы хотя бы пару суток не слышать гудения этих чертовых вентиляторов, не быть чертовым… Но… Это судьба. Или, как говорил его дед, кисмет. Такова жизнь. На живую выжигать собственный мозг, изнурять тело, сходить с ума от дребезжания систем охлаждения древних процессоров, знать все и не мочь ничего. На молодом, но уже щедро покрытом сеткой морщин лице мужчины вновь мелькнула тень улыбки. Знать все… Именно из-за этого он и стал пророком… Искушение было слишком велико. И пусть срок жизни таких, как он, не превышал тридцати лет, пусть большая часть из них заканчивала карьеру овощами, пускающими слюни, не ориентирующимися во времени и в пространстве идиотами, но то, что он сделает через несколько минут… Кисмет. Рок. Фатум. Будущее предопределенно. И только последние глупцы могут думать иначе.
Набрав в грудь воздуха, молодой человек, медленно выдохнув, прикрыл глаза, и слегка распустив стальные тиски самоконтроля, начал медленно открывать виртуальные шлюзы нейросети, позволяя сознанию нырнуть в затапливающий его мозг поток информации. Ему давно уже не нужны были ни мониторы, ни карты. Полузакрытые облаками гигантских циклонов моря и континенты, горы, проплешины радиоактивных пустынь, кляксы разрастающихся лесов, тонкие, едва заметные паутинки рек. Все это было неважно. Содрогнувшееся в своем кресле от смеси экстаза и боли, изможденное тело мужчины, откликающегося на имя Тюр Ирек, на долю мгновения стало пустой оболочкой. Покинутой куколкой вылупившегося из него молодого Бога. Он знал все. Скорость дрейфа магнитных полюсов, направления потоков теплого и холодного воздуха, изменения температуры и влажности в секторах-регионах, скорость течения ручьев и рек, скрупулезно запротоколированное рваной, но все еще функционирующей сетью уцелевших древних спутников количество приплода сотен видов представителей как «чистой», так и измененной радиацией, а зачастую и просто-напросто искусственной фауны, кляксы радиоактивных бурь, потоки миграций птиц, мелкая возня называющих себя людьми дикарей. Все это и многое другое сливалось, скручивалось, бурлило, кипело, чтобы в итоге кристаллизоваться в разуме пророка в виде сияющей в своем совершенстве выжимки причинно-следственных связей. Он не следил за истерзанной людьми планетой, он стал ею. Стал растущими в небо лесами, травой под дождем, несущим радиоактивную пыль ветром над бескрайними пространствами солончаков. Стал клюющим гниющее тело волколака вороном, колонией муравьев, падающей из стратосферы каплей отравленной воды. Он имел миллионы глаз, тысячи ушей, он почти слышал приглушенную тонким слоем доступной человеку реальности музыку сфер, стал всесведующим и всепроникающим духом. Но так и остался прикованным к трупу на ложементе кресла. Это было пыткой, но Тюр знал, что осталось немного, еще чуть-чуть.