— И чего ты со мной возишься… — Прошептал он чуть слышно. — На горбу две недели таскала, анализатор этому коновалу почти за даром отдала. Бинты эти гребаные каждый день стираешь… Медшот этот паленый… Все равно, ведь…
— С того, что ты самый говенный, из когда-либо предававших меня уродов. И мой друг. — Фыркнула наемница. — И мне будет без тебя скучно. Хорош бухтеть. До Хаба доберемся, сварганишь себе пару замечательных протезов. Бабло у тебя наверняка есть. В жизни не поверю что ты в Хабе заначки не оставил. Снова банду себе соберешь…
— Дохлая, ты себя-то слышишь? — Горько покачал головой Аладдин. — Какой, на хрен, Хаб? Нам на юг надо. В глушь. Чем дальше, тем лучше. И сидеть там года три, минимум, пока все не уляжется. Я-то ладно, понятно, что уже не жилец. — Взмахнув покалеченной рукой, командир погибшего отряда с видимым трудом удержался от плевка. — Но ты-то…
— А ты не слышал, что зависть — грех? — Скрестив на груди руки, Элеум пристально посмотрела на мужчину, с несчастным видом разглядывающего покалеченные ладони, и испустила тяжелый вздох. — А я, ведь действительно, тебя чуть не сожрала… Если бы ты не обоссался…
— То ты бы не побрезговала моей печенью и восстановилась намного быстрее… И у нас было бы на порядок меньше проблем. — Ухмыльнулся стрелок. — Тут бы любой обгадился, Дохлая. Открываешь глаза, а на тебе верхом сидит обугленная головешка в горящем бронекостюме и примеривается откусить от тебя кусочек помягче…
— Вот только не ври. — Отвела глаза Ллойс. — Углеволокно не горит.
— Но рожу тебе, все равно, припекло знатно… — Потрескавшиеся губы командира стрелков чуть дрогнули. — И еще. В Хаб мы не пойдем. Можешь попытаться меня бросить, если хочешь, можешь прибить и сожрать, но пока я жив ты к большим городам и на пушечный выстрел не подойдешь! Я не хочу смотреть, как умирают мои друзья. Даже самые говенные… — Снова повертев в руках уже изрядно остывшую тушку крысы, Аладдин протянул ее девушке. — На, ешь. Я действительно, не буду. Не то, чтобы сильно брезгую. Просто… У меня живот болит…
— Врешь. — Прищурилась Элеум.
— Вру, — легко согласился продолжающий протягивать мясо наемнице Аладдин. — Просто тебе меня еще на горбу таскать, а я вчера и так каши наелся. К тому же, я в коляске в одеяло могу завернуться, а тебе, все равно, в седле трястись-мерзнуть. Не хочу, чтобы ты оголодала настолько, что снова меня на вкус попробовать решишь…
— Сволочь… — Вздохнула наемница и, взяв предложенное, жадно вгрызлась в тушку грызуна.
— Глаз видеть начал? — Безразличным тоном поинтересовался стрелок.
— Да. Сегодня с утра.
— Хорошо. — Кивнул Аладдин. — И ухо, гляжу, уже совсем отросло… Ты это, как доешь, в кусты меня сносишь, лады? Не хочу одежду пачкать…
— Ага… — Кивнула продолжающая пережевывать мясо Элеум.
— А еще за кустарником, по-моему, лопух растет. Корень, конечно, осенний, жесткий, но из него можно кашу сварить попробовать…
— Ага…
— Жалко, конечно, что у нас вся еда кончилась… А винта не осталось? — Нервно почесав предплечье, командир наемников бросил на девушку умоляющий взгляд. — Ноги болят, сил нет…
— Одна доза… — Односложно ответила Ллойс и, облизав пальцы, принялась с задумчивым видом изучать бледное лицо мужчины. — Вечером получишь. Когда спать ляжем.
— Я… — Аладдин облегченно выдохнул и улыбнулся. — Спасибо, Дохлая.
— Спасибо скажешь, когда с этой дряни слезешь, — неопределенно протянула наемница и, обтерев ладони о штанины комбинезона, поднялась на ноги. — Ну, что, посикаешь, и в дорогу? Только, это… Давай, не как в прошлый раз… Когда штаны рассупониваешь, придерживай, чтоб не свалились. Много мне радости твоим стручком любоваться…
Бывший пилот виновато вздохнул и развел руками.
— Постараюсь, — буркнул он чуть слышно.
— А насчет городов не беспокойся… — Неопределенно протянула наемница и принялась громко щелкать костяшками пальцев. — Это я так, к слову пришлось… Нам к Светящемуся морю надо. В самую, что ни на есть, глушь…
— Ллойс… А почему север? Зима ведь, на носу…
Наемница удивленно вскинула брови и, бросив недоуменный взгляд на нахохлившегося стрелка, улыбнулась, демонстрируя собеседнику два ряда острых, словно бритвы, треугольных зубов…
— Потому что я обещала кисоньке. Неужели не понятно? — Пояснила она и, почесав в затылке, щелчком отправила в огонь что-то маленькое и многоногое, вяло копошащееся между сжимающими его пальцев.
— Но… — Стрелок на секунду замолк, подбирая слова. — Мы потеряли их след месяц назад. После того трактира у Ямы… Откуда ты знаешь, что… Ты ведь потеряла коммуникатор… Тебе его вместе с ухом оторвало.