Башня пыток и вправду была мрачным местом, даже несмотря на то, что тысячи посетителей неизбежно привносили в ее атмосферу оттенок живого веселья и робости. Когда мы входили внутрь, строение буквально излучало волны гнетущего недружелюбия, и мне даже показалось, что страшная история башни словно впиталась в осевшую на ее стенах вековую пыль.
Сначала мы осмотрели нижнюю часть помещения. Некогда она утопала в почти непроглядном мраке, да и сейчас солнечный свет, проникавший в нее через распахнутые настежь двери, как бы растворялся в толще стен, чуть оттеняя их грубую каменную кладку. Глубокие борозды и царапины на стенах, будь они живыми, наверняка смогли бы поведать о многих совершенных здесь тайных злодеяниях и человеческой боли. Чадящее пламя длинной свечи на стене уже начинало действовать нам на нервы, и потому мы откровенно обрадовались, когда служитель проводил нас по деревянной лестнице к выходу на залитую солнцем площадку.
Едва миновав перекидной мост, связывающий обе части башни, Амелия неожиданно резко прижалась ко мне. Страх ее был вполне обоснован, поскольку очередное строение казалось еще более зловещим, чем предыдущее. Света здесь, правда, было побольше — ровно настолько, чтобы разглядеть угрюмое обрамление окружавших нас стен. Создатели башни как бы намекали на то, что лишь им, каменщикам, работавшим наверху, были доступны радости яркого солнечного света и окружавшей их панорамы. Еще снизу мы заметили, что в стенах были прорублены оконца, очень маленькие, глубоко утопленные в толщу камня, но все же это было хоть какое-то подобие окон, тогда как остальным помещениям приходилось довольствоваться лишь крохотными отверстиями не шире бойниц. Некоторые из них были расположены так высоко над полом, что, даже подняв головы, мы могли разглядеть через них лишь крохотные кусочки неба.
В нишах стояли беспорядочно прислоненные к стенам всевозможные мечи, палаши, сабли и другое оружие с широкими лезвиями и острыми краями. Неподалеку расположились несколько деревянных колод, на которых некогда рубили головы; в ряде мест дерево было испещрено глубокими бороздами с неровными, потрескавшимися от времени краями — здесь топор палача, пронзив плоть жертвы, впивался в толщу колоды. По кругу на стенах в неуловимом для неискушенного глаза порядке висели несчетные орудия пыток, один вид которых никого не мог оставить равнодушным. Цепи, обросшие тонкими иглами, от прикосновения которых все тело пронизывала резкая, жгучая, как удар бича, боль, канаты с тугими узлами, на первый взгляд совсем не страшные, но оставлявшие после нескольких ударов на теле узника кровоточащие раны шириной с ладонь. Бесчисленные «пояса», «башмаки», «перчатки», которые по воле истязателей могли вдвое уменьшаться в размерах; плетеные железные шлемы, стискивавшие человеческую голову и превращавшие ее в сплошное кровавое месиво; крюки и ножи с длинными рукоятками — обычный инструментарий тогдашних стражей порядка.
Увидев эти и многие другие орудия пыток, Амелия оказалась чуть ли не на грани обморока. В какое-то мгновение, видимо, почувствовав головокружение, она присела на один из «стульев пыток», но затем, сообразив, резко вскочила с него, тут же сбросив с себя остатки предобморочного состояния. Мы оба сделали вид, что она лишь побоялась испачкать платье, а Хэтчисон в подтверждение этой версии добродушно рассмеялся.
Однако центральным объектом этого сосредоточения ужасов был, несомненно, особый механизм, известный под названием «Железная дева», который располагался в самом центре помещения. У нее было грубое, похожее на колокол металлическое «туловище» — оно лишь отдаленно напоминало женскую фигуру и, пожалуй, только фантазия автора, ее создавшего и отлившего спереди некое подобие человеческого лица, оправдывало название этого монстра. Снаружи проржавевшее покрытие «Девы» облепил толстый слой пыли, а в середине корпуса, примерно на уровне талии, располагалось большое кольцо, через которое была продета веревка, одним концом закрепленная за впаянный в стену крюк.
Служитель потянул за веревку и показал, что с ее помощью статуя раскрывалась — передняя ее часть откидывалась наподобие двери, открывая доступ внутрь, где в полный рост мог разместиться человек. По своей толщине дверь ничуть не уступала основному корпусу фигуры, а потому служителю пришлось всем телом откинуться назад, чтобы как следует натянуть веревку. Кроме того, в конструкции «Девы» была одна особенность — центр тяжести двери размещался несколько сбоку, а потому при малейшем ослаблении противовеса она наглухо захлопывалась.
Внимательно осматривая корпус «Девы», мы заметили, что изнутри она также вся покрылась ржавчиной, рыжим пухом выстилавшей чрево дьявольского сооружения. Но лишь приблизившись и заглянув внутрь, мы поняли, в чем заключалось истинное и главное предназначение «Железной девы». На внутренней стороне двери были укреплены длинные металлические шипы, массивные у основания и острые, как шило, на концах. Располагались они таким образом, что захлопывающаяся перед отчаявшимся узником дверь своей громадной массой вгоняла шипы в его тело: два верхних пронзали глазницы, а нижние разрывали сердце и другие жизненно важные органы.
Услышав столь подробное объяснение, моя жена вновь почувствовала себя дурно, так что мне пришлось проводить ее вниз и усадить на скамью. Вернувшись минут через десять — я все же уговорил Амелию продолжить осмотр, пообещав не показывать больше подобных страстей, — мы застали Хэтчисона стоявшим перед дверью «Девы» и пребывавшим в явно философическом расположении духа.
— Знаете, — проговорил он, когда мы подошли, — пока вы отсутствовали, я подумал: мои старые знакомые — тот самый злосчастный «Щепка» и эта индианка — видимо, были уверены, что превзошли всех и вся в искусстве причинять страдания человеческому существу. Бедолаги! Знай они, что человечество еще за несколько веков до их появления на свет создало подобную железную куклу, им пришлось бы оставить свои детские забавы с поджариванием людей на огне лучины. Не отказался бы я показать что ему, что ей, пару вещиц из тех, что висят на этих стенах. — Произнеся эти слова, он снова о чем-то задумался, после чего продолжал:
— А знаете, мне сейчас захотелось на минутку залезть внутрь ее. Интересно узнать, что чувствует человек в подобной ситуации.
— Нет, прошу вас! — воскликнула Амелия. — Это слишком ужасно.
— Думаю, мадам, что испытание собственных чувств меня не шокирует. Мне довелось бывать в нескольких переделках, так что я успел приобрести кое-какой опыт, а заодно и выдержку. Помните, я рассказывал вам, как провел ночь в утробе дохлой лошади, пока вокруг меня полыхала загоревшаяся от молнии прерия? В другой же раз мне пришлось залезть в брюхо сдохшего полмесяца назад буйвола — залезть, да еще и виду не показывать, что я там нахожусь, иначе разбушевавшиеся индейцы непременно уже набили бы мне живот камнями. Так что, как говорится, не привыкать.
Поняв, что он действительно настроился на этот эксперимент, я посоветовал ему не мешкать и поскорее осуществить свою затею.
— Понял, понял, генерал, — кивнул он. — Но я, пожалуй, еще не готов. Думаю, те несчастные, кому довелось быть моими предшественниками, попадали в брюхо этой «Девы» отнюдь не по своей воле. Наверняка существовал обычай связывать их, чтобы они и пальцем не могли пошевелить. Мне хочется, чтобы все было по правилам.
Он вынул золотую монету и кинул ее служителю.
— Возьми, хранитель ужасов, и не особенно терзай свою совесть. Я пока что не собираюсь устраивать собственные похороны.
Старик для виду еще немного посопротивлялся, заявляя, что это, мол, совершенно против правил, однако в конце концов раздобыл где-то толстую веревку и ею крепко связал верхнюю часть тела Хэтчисона. Затем тот втиснулся вглубь тела «Девы» и старик принялся вязать ноги нашего друга. Амелия со страхом взирала на эту процедуру, однако не решалась проронить ни слова.