– Залезайте в прицеп… если… э-э… не боитесь. Да нет, там сено было, сейчас ничего.
Женя первым направился к трактору, сестры за ним.
– С навоза уж три дня прошло, – закончил парень чуть тише. И опустился на сиденье, но тут же подскочил и шустро спрыгнул на землю. – Как? Сможете? Наверно, это… Я, давайте, я помогу.
Он опустил борт прицепа. Подпрыгнул и залез на площадку. Высотой она была на уровне Женькиных глаз.
– Давайте сумку, ага. – Он перехватил сумку и поставил к борту. – Ну, кто? Пацан? Руки давай.
Парень присел, ухватился за запястья Женька и легко рывком поднял его – он взлетел, повис и поспешил закинуть ноги на прицеп. Затем тракторист его притянул, и вот он уже стоит наверху.
– А упрись ногой… Ага, вот так. Теперь руку. – Парень затащил Катю.
– Так… Держу-держу. – Это он помог Оле.
Затем спрыгнул обратно.
– Только это… присядьте. Ну, найдешь-те, где почище. И держитесь крепко. – И закрыл борт.
Искать идеальное место в сумеречном свете Оля не стала. Просто накидала к одному борту остатки сена. Туда они и опустились. Тут же ожил трактор, забухтела труба. И прицеп мелко затрясло. Они поехали.
«А ведь действительно вышло приключение», – подумал Женя с приятной, но тихой радостью. И было интересно, тяжело и даже страшно. И совсем не скучно. Красиво и необычно. Может, чересчур громко. Но зато теперь было тихо. Нет, трактор звучно ревел и пыхтел, прицеп грохотал, подскакивая и покачиваясь. И все же было тихо. Спокойно и как-то по-родному.
Закат миновал свой пик и медленно стягивал с неба огненные краски. Они еще бегали по Женькиному лицу. И по усталым, задумчивым лицам Кати и Оли. Наверное, мы запомним их навсегда, мелькнула мысль, эти лучи, оттенки, обагренные языки умирающего костра. Золоченные крылья феникса, которому миллиарды лет.
Женя уснул. И снилось ему что-то, но было слишком темно. Вроде угли, подхваченные вихрем. Или лава, выползающая из мглистых трещин. И земля дрожала, а небо было черное-черное, а звезды пропали. Когда землетрясения смолкло, он проснулся. Его пихала Катя. Оля стояла у опущенного борта и опускала сумку.
Слезла Оля, слезла Катя, затем и он плюхнулся кроссовками в грязь. И тут же вспомнил, хотя и не забывал, что в деревне заканчивались и плиты. Только земля и трава.
– Спасибо большое, – поблагодарила Оля.
– Спасибо. Спасибо, – промямлили Катя и Женя. Наверное, она тоже успела уснуть.
– Да ничего, – улыбнулся парень, подняв борт. – Ну, счастливо.
Чуть помялся, посмотрел вниз по улице. Потом добавил:
– Вам, значит, вверх. А я вот… я там, тут рядом тоже… Мне налево. Я это… Артем Я.
– Ой! Да, точно, – спохватилась Оля. – Артем? Хорошо… Ольга.
– Жен… – раскрыл было рот Женька, но Катя пихнула его в живот.
– Ну, будем знакомы, – парень махнул рукой, кивнул чуть и направился шустро в кабину.
Трактор снова затарахтел. А они почавкали по грязи в сторону дома.
Шли долго, но не далеко. Держались за руки, поскальзывались, ругались. Перешагивали, перепрыгивали лужи или переходили по доскам. Вскрикивали, но не падали. И смеялись.
А когда показался заветный бело-голубой забор, когда свернули к знакомым лазурным воротам, когда стали счищать грязь с подошв о скобель, вдруг лязгнул засов и дверь в воротах распахнулась. И выбежали к ним Лариса и Таня. Налетели на Олю, стиснули в объятиях. А за дверью во дворе причитала и махала руками бабушка. И дядя Юра стоял, улыбаясь, на дорожке к дому. Из окошка выглядывал маленький Сашка.
Лариса и Таня, сестры из Комсомольска, потащили блудных родственников домой. Бабуля заспешила по дорожке, зазывая в дом и повторяя что-то про жаркое и пироги. Затолкала Юру и выбежавшего на крыльцо Сашу обратно. Под веселое сестричье разноголосие.
Женек, последний в этой процессии, закрыл дверь, повозившись с высокой для него ручкой засова, прошел по дорожке, поправив съехавшую от стараний лямку рюкзака, поднялся на ступеньку крыльца. И обернулся. На серой бетонной дорожке – следы. Они дошли. Они дома. Вместе.
И с кухни – через сени и по ступенькам крыльца – долетел дружный смех и тихий, но нарастающий, далекий, но понятный свист.
Наверное, будет чай. А значит, будет тепло и счастье.
Комната страха
Человек-пальто жил в чулане. Чулан запирался на крючок – тяжелый и тугой. Но если есть дверь, и дверь эта неизменно заперта, то рано или поздно… Дети выбрали «рано».
Спустя два дня именно эта крохотная комнатка оказалась самой интересной.
Бабушкин дом, деревянный и не то чтобы большой, умещался в один этаж и пять комнат. Сразу за крыльцом, огороженным перилами и укрытым навесом, тянулась продолговатым прямоугольником комната, которую называли сени.