- Берешь, сына, кижуча. Самочку выбираешь, чтоб с икрой была. Вспарываешь рыбине брюхо, икру аккуратно достаешь. Пленочку осторожно снимаешь, икринки ворошишь через сетку специальную. А икринки большие, круглые, как янтарь с красным отливом. Заливаешь икорку тузлуком, это такой крепкий соляной раствор и не больше пяти минут! Максимум семь, Витек, а то передержишь. Потом в тряпицу или в марлю икру перекладываешь, и вешаешь узелок на сучок ближайший, чтобы вода сбежала. И пожалуйте к столу! Икринки на зубах лопаются, соком наисвежайшим во рту тают. Вкуснотища!
- А мне чего не привез? - удивлялся маленький Витька.
- Ну, ты сказал, парень! Такую икру надо сразу лопать, прямо на берегу, где рыбу поймал. Портится она быстро, не довезешь. Зато мы тебе в баночках много привезли, ешь на здоровье.
Помнил Виктор и вкус балыка копченого, и икры красной, и истории родительские о тех краях далеких.
А как вырос - придумал себе дело, да такое, чтобы на Дальнем Востоке чаще бывать.
Сам ездил по рыбсовхозам, рыбзаводам и частным предприятиям, лично проверял качество продукции, договаривался, заключал соглашения, один раз даже в заготовке пресервов участвовал во время лососевой путины.
После перестройки многие предприятия по переработке рыбы закрылись, но, то и дело появлялись новые. Используя врожденное чутье на выгодное партнерство, Виктор отбирал самых надежных поставщиков и пока, тьфу, тьфу ни разу не ошибся.
Командировки на Дальний Восток любил, ещё как любил!
Нравился ему тамошний нежаркий климат, огромные просторы пока не опоганенные человеком, лиственничные леса и радующие глаз яркими красками брусничные поляны, изобилие вкуснейшей и полезной для здоровья морошки, а ещё жимолость - он эту ягоду впервые именно здесь попробовал. И на охоту хаживал со знакомыми эвенками, а как же, ну и на рыбалку, само собой.
Эвенки со времен экспедиций его родителей изменились, осовременились, некоторые даже частным предпринимательством занялись, правда, таких было мало.
Как раз с одним из них Виктор и заключил договор на поставку свежемороженой рыбы и красной икры. Глава хозяйства был человек известный, из уважаемого эвенкийского рода, проживающего на этой территории много лет.
Конечно, слышал Виктор местные байки о Великом Шамане, у которого в стародавние времена жена беременная прямо в воздухе растворилась.
«И не было, брат Виктор, с тех пор в нашем роду сильных знахарей, духи покарали за то, что ребенка того не сберегли», - рассказывал Иван, внимательно глядя на гостя.
Виктор из этой сказки мало что понял, но он в тонкости эвенкийской мифологии и не вникал, считал всё это выдумками. Правда владельца хозяйства, который ему этот миф уже раз пять рассказывал, слушал внимательно, как и положено воспитанному человеку и хорошему партнеру по бизнесу.
Хозяин, низкорослый коренастый эвенк средних лет по имени Иван, Виктора уважал и приезду «брата» искренне радовался.
Деньги тот платил хорошие, многие в стойбище благодаря этому «русскому» и работу получили, и жить стали лучше.
О приезде Виктор всегда заранее сообщал. По такому случаю в стойбище готовили особый обед, незамужние девушки наряжались в праздничные национальные костюмы, старейшины доставали из закромов крепкий табак, чтобы потом пустить раскуренную трубку по кругу и засвидетельствовать гостю свое почтение.
Виктор эти традиции уже наизусть выучил. Чинно садился за длинный низкий стол, который зимой ставили в самом просторном чуме, а летом прямо на улице. Бережно брал в руки раскуренную одним из старейшин трубку, делал затяжку, передавал «символ мира» Ивану, затем выпивал стопочку им же привезенной хорошей водки (уж лучше знать, что пьешь, коль нельзя отказаться), пробовал аппетитные угощения.
В такие моменты Виктор вспоминал рассказ отца, который однажды во время знакомства с соседями эвенками был приглашен за праздничный стол, где ему торжественно вручили кусок тухлого мяса (деликатес местный), ожидая, что он откусит и по традиции передаст дальше.
Отец и его помощник Леха, которому «повезло» оказаться рядом, опешили тогда и не знали, как поступить. Отказаться означало хозяев обидеть, а съесть эту смердящую гадость представлялось невозможным.