— А я то тут при чем? — я сделала вид, что крайне удивлена.
— Как это? Не понял? — он даже сел от удивления. — Мы все давно решили. Я на тебе женюсь.
— Слушай, женишок, — озлилась я. — Если я ничего не помню, это не значит, что я дура. Ты думаешь я не понимаю, что большая часть того, что ты мне о нас рассказывал плод твоего больного воображения? И мы не то что не спали, но и даже не целовались толком.
Я рисковала, утверждая подобное, к гинекологу сходить не удосужилась, так что брала как теперь говорят «на понт». А глазоньки то у нас забегали, да и личико покрыл легкий румянец. Значит, я была права. Ууу, паразит!
— Что нечего мне сказать? — если бы стояла, обязательно уперла руки в боки.
— И ничего я тебе не врал, — обиделся он. Причем Николя имел вид шестилетнего ребенка, шалость которого раскрыли досрочно. Какие нынче детки пошли, однако… половозрелые! Жонихаться лезут!
— Шел бы ты, — обижаться на этого деятеля не было сил.
— Куда? — спросил он с вызовом.
— Спать, Солнце мое, спать!
Николай с таким расстроенным видом ушел к себе, что мне его даже стало жаль. Хороший же парень. Ласковый, мысли правильные, но воспитывать его еще и воспитывать. Нда, как-то не очень хочется работать нянькой при малолетнем оболтусе. Да ладно. День сегодня был тяжелый. Спать-спаааать, а то завтра глаза не продеру.
А ранним утром следующего дня я нашла труп Марины с перекошенным мукой лицом и с амулетом безмолвия на шее.
Глава 7
— Марин, Марин, очнись, да что с тобой? — я потрясла ее за плечо, от моего движения она съехала со спинки стула и упала лицом в стол. — Мамаааа, — крик застрял в горле. Но она же еще теплая! Может можно что-то сделать? Я вернула ее в исходное положение и попыталась прослушать сердце — глухо, зеркальца, чтобы проверить дыхание под рукой не наблюдалось. Жилка на шее не билась, и вот тогда-то я и обратила внимание, что у нее на шее поблескивает странно знакомый амулет. Алексей давеча именно его использовал как последний аргумент. В этот раз амулет безмолвия отличался странной мутностью.
— Марина? Полина? — за спиной раздался удивленный и несколько неуверенный голос Алексея. — Что происходит?
— Она не дышит! — я растерянно на него посмотрела и протянула амулет, который почему-то оказался у меня в руках. — Он был на шее и теперь мутный.
— Почему? — в один момент голос Алексея стал хриплым, глаза широко раскрылись и приобрели странную глубину. — Зачем ты это сделала?
Он недоверчиво на меня посмотрел, а затем, неожиданно оттолкнув, опустился на колени рядом с мертвой женой.
— Ты что подумал, что это я?
— А кто? — он резко развернулся и неожиданно зло продолжил. — Утром захожу на кухню и что я вижу? Моя ученица, которая недолюбливала мою жену, стоит над ее неостывшим трупом. Орудие убийства у тебя в руках. Что мне еще думать?!
— Алексей, это правда, не я. Я пить захотела, спустилась в кухню, а тут это, — зачастила я.
— ЭТО — как ты выразилась, моя жена, — он выпрямился и зло сжал пальцы в кулаки. — По крайней мере, то, что от нее осталось. А ты ее ненавидишь. Черт, — он опустился на стул, — ненавидела. Где лежит амулет, ты знаешь. Выводы очевидны!
— Это совпадение! — я отчаянно прижала к груди кулачки.
— Хватит! Я достаточно увидел!
Алексей горько ухмыльнулся и дрожащими руками поправил выбившийся локон из прически Марины. В этом жесте было что-то ненормальное, на грани надрыва. Он словно не верил в очевидное, не мог принять, осознать то, что она ему больше не улыбнется, не потрется как кошка о щеку, не поморщится от колючей щетины. Что бы ни было между ними до этого, с какими проблемами они бы не сталкивались, но Марина не заслужила такой смерти. Только не так. Слишком много боли. Слишком рано. Слишком бессмысленно. А есть ли в смерти смысл? Может и есть. Только не в этот раз. А ведь все только-только наладилось, и Марина перестала чудить. Появилась надежда, что вот еще немного и у них будет все как у всех: дружная семья, ребенок, а может и не один. О любви говорить не приходилось. Да и есть ли она — эта любовь? Хотя нет, есть. Была. В голове мелькнул образ босоногой девчушки, плещущейся в волнах, и тут же был отогнан. Не время, да и не место думать о том, что так и не случилось. Где-то в глубине души что-то нестерпимо заболело, не давая ему связно думать. «Не уберег!». Эта мысль билась в голове, становясь все более навязчивой. Хотелось разнести все вокруг, выпуская ярость наружу. Нужен был только толчок.