Как еще он мог вперить в нее осуждающий взгляд.
— У меня из-за тебя голова идет кругом с самой первой встречи. — Он указал на нее когтем. — А еще ты меня ударила.
— Всего лишь любовный ударчик.
Леве фыркнул от неверия.
— Любовный ударчик? Ты мне челюсть сломала.
— Хочешь, чтобы я извинилась?
Он хотел поцеловать ее, и чтобы ему стало лучше, прошелестел в голове голос-изменник.
Поцеловать, а потом еще раз, и еще, и еще
И не только в губы.
Они могли бы скрыться в гроте, и оказаться наедине, где Леве смог бы воплотить каждую свою фантазию… Нет. Нет. И еще раз нет.
Он скрестил руки на груди, пародируя жест Стикса, чтобы выглядеть устрашающе.
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
Янна смотрела на него, нервируя напряженностью взгляда черных глаз.
— Дело не только в том, что ты подставил под угрозу друга, да?
Леве начал было отрицать нелепое обвинение, но слова умерли, так и не слетев с губ. Против желания, Леве посмотрел на особняк, откуда доносились приказы вампиров и Веров.
— Они готовятся к войне, а я брошен в саду. Понимаешь, я… — он задумался над подходящим словом, — лишен способностей.
Янна с неподдельным шоком уставилась на него.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что это — правда
— Нет. — Она яростно замотала головой, раскачивая из стороны в сторону косой. — Не правда.
В любую другую ночь, Леве упивался бы столь яростному отрицанию. А почему бы и нет? Ведь он испробовал всевозможные уловки обратить на себя ее внимание, но она отказывала, отвергала и забыла о нем.
Однако сегодня ему жестко напомнили о многочисленных недостатках. Поморщившись, он посмотрел на себя.
— Посмотри на меня.
— Я уже видела, — заверила она. — И не один раз.
Недовольный, он поднял голову.
— Если бы я был таким, как мои братья, меня бы умоляли о помощи. Я был бы сильным воином, обладающим магией, от страха перед которым Темная Властительница дрожала бы.
Янна медленно шагнула вперед, положив руки на талию. Ее фигуру очерчивал свет луны. Несмотря на маленький рост, Янна выглядела царственной, как любая королева.
— Нет, Леве, — отрицала она странно мрачным голосом. — Если бы ты был, как братья, впал бы сейчас, как они в спячку, готовый предложить преданность тому, кто выйдет победителем.
Этого Леве совсем не ожидал, и жалость к себе внезапно лопнула, словно шарик проткнутый иголкой.
Она права. Судя по доносам, его братья попрятались по закоулкам Парижа, игнорируя призыв Стикса ко всем демонам, восстать против Темной Властительницы.
Словно бегущие с тонущего корабля крысы. Горгульи были известны тем, что преклонялись перед тем, кто сидел на троне, а уж кто там сидел — неважно. В их лексиконе не было слова — преданность.
— Думаю, так и было бы, — согласился он
Янна, стоявшая так близко, что ее сила окружала Леве, положила руку ему на плечо.
— Тем более, у тебя есть оружие куда важнее мышц и магии.
Леве обнаружил, что теряется в подчиняющей тьме ее глаз.
— Какое?
— Сердце. — Она положила руку ему на грудь. — Сила, которую не одолеть злу.
Глава 24
Темница Темной Властительницы
Гаюс серьезно недооценивал инстинкт выживания любого существа.
Был убежден, что надежды не осталось.
Ничего не осталось, кроме жалящего сожаления и бесконечных дней в мольбе о быстрой смерти, чтобы воссоединиться с любимой Дарой.
Но когда Темная Властительница обратила внимание на создание очередных порталов, понял, что ноги несут его прочь по неизведанной сфере, ища возможности сбежать.
Глупая затея, не считая того, что это пустая трата времени.
Хотя, медальон еще с ним, но он не слушался его приказов. Не удивительно.
Темная Властительница не глупа. Она понимала, что при первой же возможности, Гаюс сбежит.
И хотя он чувствовал проходы, которые открывала Темная Властительница, даже улавливал запахи демонов, пытающихся вырваться из адского измерения, сам пройти через порталы не мог.
Вероятно, таково его наказание.
Быть запертым с Темной Властительницей, понимая, что свобода на расстоянии вытянутой руки.
Походило на кару.
Стоя у высохшего дерева, Гаюс съежился, когда его тело окутал жар, грозящий расплавить кости.
— Гаюс
Он не хотел оборачиваться, не потому что устал от ее издевки, а потому что его тошнило при виде мерцающего духа.
Но с момента, как он продал душу, его желания больше не брались в расчет.