— Соседи они, в принципе, хорошие. Не шумят, но у них, насколько я понимаю, не все сложилось. Понимаете, нет даже видимости семьи. Каждый — сам по себе. Я их никогда не видела вместе: дочка, мама, папа — все обособлены. Дружбы я с ними не поддерживала и очень удивилась, когда осенью пришел ко мне Ильдар с необычной просьбой: если мать его из Джамбула позвонит мне и попросит его к телефону, чтобы я позвала его. Оказывается, жена поставила ему условия: свекровь знать не хочу, если будет приезжать или звонить — уйду.
— Да-а, — протянул Туйчиев. — Такое тоже бывает. Но ведь жена все равно узнала бы.
— Ильдар попросил: скажи, что до меня не могут дозвониться, с работы, мол, беспокоят.
— И часто вам звонила мать Ильдара?
— Ни разу. Зато несколько дней назад поздно вечером позвонил Ильдар, я думала, он из дому звонит, может, залила его, было такое у нас: кран у меня в ванной барахлит. Оказывается, он из другого города, жену просит к телефону. Извини, говорит, наш не работает. Позвала я ее. Поговорили они. Собственно, говорил, в основном Ильдар, а Галина слушала и изредка отвечала «Хорошо» или «Я поняла». Через день, спала я уже, опять звонок. Ильдар. Представляете, половина первого ночи. Ни стыда ни совести у людей. Спустилась вниз. Позвала я Галу и предупредила ее — пусть больше не звонят мне.
— Ну и как, — поинтересовался Арслан, — не беспокоили?
— Как бы не так! Вчера утром ко мне позвонили с междугородной и спрашивают, заказывала ли я Чарджоу? Я сказала, что не заказывала. Телефонистка долго меня убеждала, что я по талону № 69 заказывала Чарджоу и какого-то там Азизбекова приглашала на переговорный пункт на восемь утра. А время было — без двадцати восемь. Я, конечно, возмутилась, потому что никакого Азизбекова не знаю, и вообще, Чарджоу мне сто лет не нужен. Представьте себе, ровно в восемь приходит ко мне Галина, извинилась и говорит, что у них телефон не работает, и она с работы заказала разговор с Чарджоу на восемь утра, с моего телефона. Такая бесцеремонность Галины меня прямо-таки возмутила, поэтому я о звонке ничего не сообщила ей, а сказала, что, к сожалению, должна сейчас уходить и ее оставить в квартире не могу.
— Большое спасибо, Полина Петровна. Извините, бога ради, за беспокойство. Просьба к вам единственная: не нужно афишировать ваш визит к нам. — Туйчиев попрощался с посетительницей и набрал номер начальника междугородной телефонной станции.
Через час ему сообщили: по телефону Лушиной позавчера в восемь часов утра должен был состояться разговор с Чарджоу, где на переговорный пункт вызывался Артем Иосифович Азизбеков, проживающий по ул. Коммунаров, д. 13...
...Он вдруг отчетливо увидел со стороны весь путь, который прошел за последние дни. Жадность, конечно, жадность фраера сгубила. Вместо того, чтобы бросить машину и тихо лечь на дно, он, как настоящий кретин, гарцевал на этой лайбе, привлекая к себе всеобщее внимание. Ему все осточертело! Он устал от необходимости скрываться и непрерывно принимать решения. Хватит. Ведь, выбирая какой-то один вариант поведения, он тем самым хоронит остальные возможности. А где гарантия, что он выбрал правильный путь? Не будет ли он потом раскаиваться?
Весь ужас в том, что независимо от того, какой выбор сделаешь, раскаяние будет одинаковым.
Последние три дня он жил у Артема Азизбекова, с которым вместе учился в школе. Артем работал буровым мастером, но сейчас был в отпуске. Он очень обрадовался гостю: не виделись пять лет. Хозяин называл его Игорек, как когда-то в школьные годы.
Вечером в дом Азизбекова постучали, хозяин открыл и увидел двух мужчин. Увидел их и выглянувший в коридор Галимов.
— Наконец-то. Извелся я совсем. Прости, Артем, за беспокойство.
— Гражданин Галимов? — обратился к нему один из пришедших.
Тот усмехнулся и облегченно вздохнул.
Что делать с этим Флегмоновым? Идти к нему домой? Но под каким предлогом? Вызвать к себе? Абсурд, он откажется от всего и будет прав. Попытаться взять санкцию на обыск? Не выйдет, с основаниями более чем жидковато. Он, может, все ворованные книги уже сплавил давно. Прийти на работу? Бессмысленно!
— О чем задумался, детина? — Манукян присел рядом. Когда только он вошел? Сквозь стены что ли проникает, экстрасенс несчастный. Манукян между тем уже забыл о своем вопросе и стал лихорадочно рыться в вынутых из кармана тенниски бумажках, мурлыча себе под нос популярный мотивчик, в котором были очень нужные слова «Думай, думай, думай, думай...»
— У тебя в книжном мире кто-нибудь есть? Ты ведь когда-то, помнится, бегал все обмениваться... по истории джаза, кажется, — после секундной паузы спросил Соснин.