– Жизнь такая короткая, – вдруг сказала Надя. – Нет времени на сожаления. Вернее, приходится выбирать: жить дальше или этим самым сожалениям отдаться? И в том и в другом случае время не остановить. Если тебя это коробит, что ж, ничем не могу помочь. В конце концов, лично перед тобой я не виновата. Почти. Но и в этом случае моя вина не столь велика, чтобы я всю жизнь вымаливала у тебя прощение.
Что правда, то правда, выдала Надя ей все честно, не таясь, – в сравнении с ней Тоня точно гадюка на камне: вместо того чтобы греться на солнышке, шипит на всех, кто идет мимо, да еще и укусить пытается.
Конечно же, к Наде на новоселье Тоня пошла. Попросила того же Костю, чтобы привез к дому Нади здорового деревянного верблюда, которым ее подруга особенно восхищалась: как живой! В подарок. Он взял у кого-то из своих друзей «Газель».
– Вот только я бы его коричневым лаком покрасила, – говорила Надя, – а то он у тебя какой-то бледный и оттого вроде больной.
Тоня ее пожелание выполнила. Верблюд в самом деле приобрел некоторую живость. Его даже хотелось погладить, чтобы убедиться – шерстка не натуральная и так выглядит дерево.
Костя вдвоем с Вениамином, который не без удовольствия помогал Наде устраиваться в доме – еще одного друга завела! – затащили верблюда во двор и поставили перед теплицами.
Она не ожидала столь бурной радости от Нади. Та ходила вокруг верблюда, обнимала, целовала, а потом сбегала домой и принесла один из своих поясов, узкий, с серебряными звеньями, и сделала из него уздечку для подаренного верблюда.
Словом, умела радоваться жизни, ничего не скажешь. Почему Тоне такое не дано? Ее радость всегда была тихой, в себе, и, наверное, со стороны не очень заметной.
Тоня почти все – по крайней мере если это было не тяжело – делала в своем доме сама, а в доме Нади постоянно толклись мужчины, для которых она тут же приобрела ящик водки, четыре-пять бутылок из него всегда стояли в Надином холодильнике.
– Почему ты делаешь все наскоком? – попыталась понять Тоня. – Куда ты торопишься? У тебя еще куча дел по организации новоселья, а ты украшаешь этого верблюда, будто после новоселья у тебя времени совсем не будет...
– Не ворчи! – благодушно отозвалась Надя. – Я хочу, чтобы мои гости восторгались этой скульптурой, которую у тебя во дворе никто не видит! Вот посмотришь, в поселке начнется мода на большие деревянные скульптуры, и лучше этой рекламы тебе ничего не придумать. Ты сможешь до глубокой старости строгать всех этих экзотических животных и зарабатывать на этом огромные бабки! Даже странно, что тебе самой такая мысль в голову не приходила... А как ты думаешь, могут у верблюда быть голубые глаза?
Она тут же побежала в дом и принесла жидкие голубые тени. Стала на табуретку и некоторое время рисовала. Потом ступила на землю и отошла чуть подальше. Любоваться.
– Правда же он прелесть?.. Знаешь, в столицах мода на всяких там экзотических животных, но с ними возись, корми чем-то особым, таскай за собой, а тут – великая художница Раздольного Антонина Титова сделает тебе такое животное, какого ни у кого не будет. И всего за несколько тысяч рублей... Кстати, в самом деле, смотри не продешеви! Скульптура! Эксклюзив! Это дорогого стоит...
Надя как в воду глядела. Не успели гости усесться за стол, как то один, то другой вызывали Тоню на разговор, чтобы договориться: как бы купить у нее какую-нибудь зверушку?
И каждый говорил:
– Я тебе хорошо заплачу, ты не думай!
Вроде неудобно брать деньги со своих, но Тоня не видела другого выхода. Если и в самом деле ей придется делать деревянные скульптуры на продажу, следует определиться, сколько за такую работу брать.
– Не волнуйся, – с другого края стола проговорила Надя, – я все возьму в свои руки и буду продавать скульптуры, понятное дело, под процент.
Нарочно говорила так громко, чтобы и сидящие за столом знали: дружба дружбой, а табачок врозь. В противном случае, она догадывалась, народ станет просить у Тони скидок, а она женщина слабая, начнет отдавать за бесценок.
Новоселье превратилось прямо-таки в народное гулянье. Надя успела купить даже музыкальный центр, и теперь со двора ее неслась громкая музыка, отражаемая горами многоголосым эхом. Нет-нет да кто-то из неприглашенных заглядывал в отворенную настежь калитку. Его тут же втаскивали во двор, теснились, сажали за стол. А потом начались танцы, так что припозднившиеся посельчане могли занять место за столом, из-за которого только что прежде сидящий выскакивал в круг.
Надя тоже все время танцевала, так что очередная Валя или Вера сами отправлялись на кухню, чтобы подложить на тарелки еще закусок.
«В какие же деньги все это выльется?!» – невольно думала Тоня, пораженная размахом веселья. Все-таки она не могла бы вот так без оглядки кормить и поить всех желающих.
После новоселья Тоня хотела остаться и помочь Наде убрать со стола.
– Брось! – рассмеялась та и за руку оттащила ее от стола. – Девчонки сами все уберут.
Она кивнула на девочек-погодок Красивских, которые в одинаковых кружевных фартучках – небось опять Надька выпендрилась! – уже носили посуду к большому тазу в кухне. Канализации в доме пока не было.
– Тебе не кажется, что ты приобретаешь замашки крутой вумен?.. – опять начала было выговаривать Тоня.
– Считаешь, я их эксплуатирую?
– А ты считаешь, что нет?
– Если хочешь знать, Красивские сами предложили мне помощь, и отказывать им было глупо. К тому же я решила, что все продукты, оставшиеся от праздника, они могут взять себе. А осталось оч-чень много!
В семье Ивана и Софьи Красивских было десять детей. Иван работал водителем в совхозе, а его жена сидела дома. Да и где она могла бы работать с таким-то выводком!
Дети были погодками, самой старшей – Лилии – четырнадцать лет.
Посельчане рассказывали, что Иван страшно хотел мальчика, а первой родилась девочка.
– Промахнулся, Ванька? – ржали над ним мужики. – Ты бы у Егора спросил, как надо и куда.
У Егора было трое сыновей.
– Мы и сами с усами! – хмуро отзывался Иван. И строго говорил едва отошедшей от родов Софье: – Опять будем пытаться.
Но и второй ребенок оказался девочкой. И третий.
– Больше не буду рожать! – кричала в роддоме Софья. – Под угрозой расстрела – не буду!
Под угрозой расстрела, может, и не стала бы, а под ласками мужа обо всем забыла и согласилась попробовать четвертый раз.
На этот раз попытка себя оправдала: родился мальчик. Его назвали Виталием в честь Сониного папы.
Красивские так радовались мальчику, что не заметили, как Софья опять забеременела.
– Пойду на аборт, – заявила она решительно.
– Что ж, можно и аборт, – согласилась районный гинеколог. – Тем более что у вас уже четверо детей. Но все равно я вас должна предупредить: если сделаете аборт, детей у вас больше не будет.
– Вот видишь, природа все решит за нас, – сказала Соня мужу.
– А вдруг это тоже мальчик? – задумчиво произнес Иван. Ему казалось, что убивать в утробе мальчика – страшный грех.
Он не ошибся: пятый тоже оказался мальчиком. И шестой. И седьмой. И восьмой. И девятый. И десятый. Видимо, с перепугу Сонина яйцеклетка хватала только мальчишек.
Эту историю Тоне рассказали одной из первых, потому что Красивские были местной знаменитостью. Жили они беднее всех и при случае не отказывались ни от какой работы. Например, как с Надиным новосельем. Три старшие девочки – подростки, но с вполне взрослой хозяйственной хваткой – предложили свои услуги, когда требовалось накрыть на стол, и потом, чтобы посуду убрать и, понятное дело, всю ее перемыть. К тому же осталось так много продуктов, что многодетной семье хватило бы не на один день.