– Но, Тато, я вовсе не слезы приехала лить, а скорее спрятаться.
– Спрятаться? От своего американского мужа? Разве в нашем родном городе не нашлось для тебя укромного местечка?
– Вообще-то я подумала... Я считала, что мы с тобой подруги, или я ошиблась?
– Подруги-подруги... – задумчиво проговорила Тоня. – Знаешь, как смешно слышать это твое Тато... Здесь меня зовут просто Тоня или даже Тося.
– Вообще-то это твое Тато, – с нажимом поправила Надя. – Разве не так называл тебя любимый муж Михаил?.. Так вот, чего, подумала я, торчать в городе, где у меня нет человека, способного понять и посочувствовать, а здесь ты так уютно устроилась! Я, наверное, могла бы прожить всю жизнь в таком тихом месте, занимаясь, к примеру, выращиванием цветов...
В ее голосе послышалась увлеченность.
– Подумать только, – удивилась Тоня, – не так давно тебя все раздражало в нашем городе, который ты называла городишком, а людей – людишками... И это в городе с почти миллионным населением!
– Глупая была. Когда постранствуешь, воротишься домой... Классик правильно говорил.
Обе они изменились. И теперь не только Наде, но и Тоне придется кое в чем узнавать подругу заново.
– Давай-ка садись за стол. Вчера, как чувствовала, сходила в магазин, разжилась вырезкой. Тут же котлет из нее наделала и в морозилку! Подумала, мало ли кто в гости забредет... Сейчас мы для начала по пять капель коньячку тяпнем, пока котлеты прожарятся.
– Коньячку? – несколько растерянно переспросила Надя. – Раньше, встречаясь, мы с тобой шампанское пили... Ой, я же его из сумки так и не вынула. Придется теплое пить.
– Коньячку, я сказала, – повторила Тоня. – С какой целью, ты говоришь, прибыла? Для реанимации? А у нас в реанимационной только сильнодействующие средства!
Этакая она бравая, самой нравилось вот так, по-гусарски. Лихо. Мол, смотри, как может человек измениться. От той, былой, Тони почти ничего и не осталось.
– Ты, случайно, пить не начала? – обеспокоилась Надя. – А то я знаю случаи, когда от стресса женщины запивали так, что потом не могли остановиться.
Иными словами, если ты думаешь, будто твоему залихватскому жесту удивятся или кто-то ахнет от восторга, не спеши радоваться. Это может иметь просто-таки вульгарное объяснение.
– Я похожа на алкоголичку? – с некоторой обидой спросила Тоня.
– Не похожа. Прости, если я тебя обидела подозрением. Но какая-то ты не такая...
Вот оно, начинается! Взаимное узнавание спустя столько лет крепкой дружбы.
Надя все же достала из сумки шампанское и отдала вместе с пакетом, который оказался притороченным к дорожной сумке.
– Это я уже у нас в городе купила, когда на такси пересаживалась. Кстати, возле дома твоих родителей, в супермаркете. Вдруг, думаю, приеду, а у тебя в холодильнике шаром покати.
Тоне опять показалось, что подруга споткнулась, говоря о доме родителей.
– Ты никого из знакомых не встретила? Только к моим родителям заехала и сразу ко мне? – спросила она.
– А кого я могла встретить? В таком темпе к тебе летела! Ты что, меня в чем-то подозреваешь?!
Прежде Надежда всегда начинала нападать, если не хотела в чем-то признаваться. Хотя, с другой стороны, может, Тоня становится излишне мнительной. Да и что ей за дело? Не хочет говорить и не надо! Мало ли какие у нее могут быть тайны. Если и в самом деле только приехала...
Она быстро нарезала хлеб и вернулась за стол, сервированный на двоих.
– А что, подруга, ты тут неплохо устроилась, – откинулась в кресле Надя, когда, отдав должное обеду, они перешли к легким закускам. Пересели в кресла, разложив сыр и расставив напитки на небольшом журнальном столике. – Компот, кстати, у тебя просто обалденный!
– Это ежевика.
– Сама делаешь?
– Не просто сама делаю, а и сама собираю.
Они переговаривались, будто в теннис играли: подача слева – отбили, подача справа – отбили. И ничего от разговора задушевных подруг, когда слова не надо подбирать, а разговор течет складно, плетется, как вязаное полотно.
– Вот уж никогда не думала, что тебя привлечет такое невидное местечко, как этот хутор.
– Поселок.
– Какая разница? При ваших с Михаилом устремлениях... Он же собирался в Москву переезжать.
– Нет, мы потом передумали. У нас отличный дом, у Михаила любимая работа. Хорошо там, где нас нет... Я хотела сказать – был дом.
– А что, его снесли?
– Нет, конечно! Просто я ушла и все оставила Михаилу...
– Вот обнаружилась и между нами разница, – криво усмехнулась Надя, – ты все оставила мужу, а я все забрала с собой... Что поделаешь, non sum, qualis eram![1]
– Опять ты со своими юридическими заморочками!
– Нет, правильнее сказать – это все, что я еще помню из латыни. Кто бы сейчас поверил, что у меня высшее юридическое образование?
– Я верю. Ты хочешь сказать, что за полтора года в твоем выражении лица исчезли следы интеллекта?
– Интеллект? А что это такое?
– С тобой все ясно. В Америке он тебе не понадобился.
– Не понадобился. Более того, высшее юридическое образование мне только мешало... Лучше скажи, разговор у нас пойдет начистоту или сделаем вид, что все хорошо, и кобыла не околела, и конюшня не сгорела?..
Тоня посмотрела на подругу: если так и дальше пойдет, то между ними вообще не останется ничего общего. Мало ли от чего можно отречься, но от образования? От принадлежности к определенной группе общества?
– Я и забыла, Тато, тебе всегда не нравились мои попытки опроститься, говорить языком простонародья, употреблять ненормативную лексику.
Тоня пожала плечами:
– Пожалуй, я стала менее категоричной в этих вопросах. Хочется тебе опускаться на дно – опускайся...
– Ты не права, совсем не хочется. Мне даже понравилось бы, чтобы ты, как прежде, меня поругивала и говорила афоризмами вроде: «Логанчук! Нужно усложнять, чтобы все стало проще, а не упрощать, чтобы стало сложнее!»
– Запомнила? Надо же, это я тогда и в самом деле афоризмами увлекалась. Ко всякому слову цитировала.
– Я отдавала должное твоим познаниям... Кстати, что это за вино? Небось из старых запасов, какое-нибудь французское, и бутылка стоит целое состояние?
Неужели когда-то обе считались близкими подругами? У них обеих так много в жизни произошло, а они ведут неспешный светский разговор ни о чем! Они отдалились друг от друга, вот что.
А что общее – страх? Но Надя вовсе не кажется напуганной, несмотря на свой измученный вид. А его вполне можно объяснить трудностями перелета. Через пол земного шара летела.
– Это вино делает Хромой Костя. Представь, какие способности в мужике открылись! Говорит, что, наверное, всегда мечтал стать виноделом. Пока своего винограда у него нет, у других покупает. Изготавливает небольшими партиями, по шесть полулитровых бутылок.
– Почему именно по шесть?
– Столько получается из трехлитрового баллона, – расхохоталась Тоня. – По крайней мере он так всем говорит. Может, остальное закапывает?
Надя проницательно взглянула на нее:
– Ты с ним живешь?
– Узнаю Надюшку. Вопросы сразу в лоб, без экивоков. Так и отвечу: нет, не живу. Как говорит сам Костя, надо же иметь хоть один дом, где я могу просто поговорить.
– Неужели и не пытался?
– Костя – стреляный воробей. Станет он лезть к женщине, которая не имеет к нему интереса!
– А ты не имеешь?
Надя взглянула лукаво, вмиг преобразившись, словно только теперь стала приходить в себя, расслабляться и расправлять сжатые кольца пружины. Если не страх ею владеет, тогда что? Откуда это напряжение?
– Откровенно говоря, я наслаждаюсь свободой. – Тоня пригубила из бокала, который до того просто держала в руке. – Ты не думай, я не кокетничаю, но мне кажется, я никогда не была так счастлива, как теперь.