Когда иностранные девушки вырастают и становятся женщинами, те, бедненькие, как правило, выглядят все так же не по возрасту старо. Несомненно, это касается и контессы. Контесса проявила ко мне столько доброты в те несколько часов, что мы уже знакомы, и даже вроде бы немного мне сочувствует — как и я ей, вообще-то. Но я контессу не понимаю. Где она была вчера вечером? Контессина у нее единственный ребенок? А муж где? Он что, умер, и она теперь такая печальная из-за этого? И зачем ей такой огромный дом — он называется виллой, но, скорее, похож на палаццо — если все это разваливается и по большей части даже толком не обставлено? Я бы не прочь задать эти вопросы маме, только сомневаюсь, что у нее найдутся верные, да и вообще хоть какие-то, ответы.
Сегодня вечером контесса на ужин все же явилась, даже с малышкой контессиной. Мама тоже была. Пришла в этом противном платье. Его красный цвет какой-то совершенно неправильный, в особенности для Италии, где темное кажется заношенным. Вечер оказался лучше предыдущего, но, с другой стороны, хуже быть уже сложно. Впрочем, мистер Бигз-Хартли утверждает, что так говорить не следует, ибо плохое всегда может стать еще дряннее. Но и хорошим сегодняшний вечер не назовешь. Контесса пыталась казаться беззаботной, хотя у нее явно какие-то неприятности, но ни папа, ни мама не сумели ей подыграть, мне же больше свойственно думать о чем-то своем, чем очаровывать окружающих. Уютнее всего я чувствую себя в узком кругу близких друзей, которым полностью доверяю. Увы, очень давно я никому из них не пожимала руку. Даже большинство писем, похоже, теряются по пути, да оно и не удивительно. Излишне говорить, что знакомые, возможно, больше не дают себе труда писать вовсе — это было бы вполне понятно после столь долгой разлуки. Когда ужин закончился, папа, мама и контесса принялись за итальянскую игру, в которой используются сразу и карты, и кости. Слуги разожгли в гостиной камин, и контессина просто сидела у него, ничего не делая и ничего не говоря. Выпади ей случай, мама бы заметила, что «этому ребенку давно пора в постель» и, конечно же, оказалась бы права. Контесса хотела обучить меня игре, но папа отказал наотрез, мол, мала я еще, и его поведение было просто… просто фарсом! Позднее тем же вечером наша хозяйка, после довольно долгой игры с папой и мамой, заявила, что завтра поставит на своем (контесса знает столько устойчивых выражений, будто сама жила в Англии), и мне волей-неволей придется учиться. Папа поморщился, а мама, как обычно, поджала губы. Я тогда рукодельничала — нелюбимое и бессмысленное занятие, потому что слуги могут сделать все это за нас, к тому же в голову лезли разные глубокие мысли. А затем по щеке контессы скатилась слезинка. Я порывисто вскочила, но хозяйка дома улыбнулась, и я села снова. Одной из этих глубоких мыслей было то, что люди плачут не столько из-за каких-то определенных бед, сколько от чего-то в самой жизни, на что вдруг падает свет, когда мы пытаемся развлечься обществом других.
Надо сказать, что ужасные шишки проходят. Новых я точно не набила, и это большой плюс, если сравнивать с тем, что еженощно творилось в вонючем Дижоне. Да, хорошо бы более веселую и лучше обставленную комнату, хотя сегодня мне удалось протащить в постель бутылку минеральной воды и стакан. Вода, разумеется, всего-навсего итальянская, а она, как говорит мама, лишь немногим безопаснее обычной, но, по-моему, мама преувеличивает, ведь обычная всегда берется из грязных колодцев в переулках. Однако, соглашусь, эта вода совсем не похожа на ту бутилированную, что покупаешь во Франции. Ну и фарс все-таки — покупать воду в бутылке! Как бы то ни было, кое-что за границей мне уже нравится, и, возможно, даже больше, чем дома. Только папе с мамой слышать об этом ни к чему. Мне часто хочется не быть такой неженкой, чтобы все эти комнаты, где меня селят, и прочее в этом духе не значили для меня так много. Однако в отношении воды мама еще большая привереда, чем я! Понятно, это не столь уж важно. Естественно, нет. В том, что касается действительно важного, мама, вне всякого сомнения, куда менее капризна. Вся моя жизнь основывается на этом непреложном факте. Моя настоящая жизнь, то есть.