И все же, что это была за прогулка! Мы бродили по Пинета ди Классе, невероятно огромному лесу, расположенному между Равенной и морем. Сосны там очень густые и напоминают темные, раскидистые зонты, а еще под каждой, как поговаривают, прячется бандит или медведь! В жизни не видела таких сосен… ни во Франции, ни в Швейцарии, ни в Голландии, не говоря уже об Англии. Они больше похожи на деревья из «Тысячи и одной ночи» (правда, я эту книгу не читала). Кроны у них достаточно плотные, а стволы до того толстые, что в дупле могли бы поместиться горы! А сколько же их! И все такие старые! Многочисленные тропки между огромными хвойными было так плохо видно, что без провожатой я бы заблудилась уже через несколько минут, но надо отдать должное Эмилии. Почти сбросившая свою bien élevée[19] жеманность, она шла чуть ли не мальчишески широким шагом, выказывая такое умение находить путь, что я могла лишь дивиться и пользоваться этим. Теперь мы с Эмилией, считай, достигли взаимопонимания, и целый срез итальянского, начавшего немало меня удивлять, я узнала в основном благодаря ей. Однако я все время себе напоминаю, что здесь очень несложный язык: так, великий автор «Потерянного рая» — правда, эту книгу я тоже не читала — заметил, что специально отводить время на занятия итальянским нет надобности, ибо его схватываешь между делом. И он прав, это я вижу на примере собственного общения с Эмилией.
Здешние лесные тропы, несомненно, больше подходят джентльменам верхом на лошади, и вскоре с одной из многочисленных дорожек слева к нам выехали два всадника.
— Guardi![20] — вскричала Эмилия и панибратски схватила меня за руку. — Милорд Байрон и синьор Шелли! (Бесполезно пытаться передать, до чего забавно Эмилия выговаривает английские имена). Что за момент в моей жизни… да и в жизни любого другого! Увидеть в одно и то же время сразу двоих великих и знаменитых поэтов, обоих равно преследуемых роком! Возможности сколь-нибудь близко их рассмотреть нам, конечно, не представилось, хотя мистер Шелли, кажется, слегка шевельнул кнутовищем, благодаря нас за то, что пропустили его с другом вперед, но, боюсь, больше всего меня впечатлило в обоих гяурах то, что они выглядят значительно старше; как оказалось, лорд Байрон намного дороднее, чем я думала, и к тому же довольно сильно поседел, хотя наверняка совсем недавно разменял четвертый десяток.
Мистер Шелли смотрелся в своем платье довольно неопрятно, а лорд Байрон — до крайности смешно, так что по меньшей мере в этом отношении пересуды соответствовали действительности. И тот, и другой были без головных уборов. Пустив лошадей легким галопом, всадники уехали по тропинке, которой мы шли. Оба разговаривали громкими голосами, перекрывая цокот лошадиных копыт, причем голос Шелли звучал довольно визгливо. По правде говоря, ни один не прервал разговора, даже когда они замедлили ход, чтобы, так сказать, объехать нас.
Вот я наконец и увидела столь обсуждаемого лорда Байрона! Незабвенный миг, спору нет. Правда, казался бы куда незабвеннее, если бы настал прежде недавней, впрямь незабвенной встречи! Впрочем, с моей стороны было бы очень некрасиво сетовать на то, что в свете красной восходящей луны мое вселенское ночное светило изрядно поблекло! Лорд Байрон, этот избранник судьбы, — достояние всего мира и, несомненно, всех времен, или, по крайней мере, значительного их отрезка! Моя судьба иная, и я притягиваю ее к груди пылкими девичьими руками!
— Come gentili![21] — воскликнула Эмилия, глядя вслед нашей паре всадников. Пожалуй, не самый уместный комментарий в адрес лорда Байрона или даже мистера Шелли, но ответить было нечего, если бы даже я смогла подобрать итальянские слова, так что наша прогулка продолжилась. Эмилия настолько потеряла страх передо мной, что запела, и довольно красивым голосом, а у меня язык не повернулся ей за это пенять, и вот сосны расступились и впереди показался первый проблеск Адриатического моря, а еще через несколько шагов оно предстало перед нами во всю ширь. (Венецианскую лагуну я отказываюсь воспринимать всерьез). Адриатическое море соединяется со Средиземным. По сути это часть его, так что теперь я могу сказать себе, что видела Средиземное море, которое добрый старый доктор Джонсон называл истинной целью всех странствий. Казалось, мои глаза узрели наконец Святой Грааль, и кровь Искупителя хлынула через край во всем своем золотом великолепии. Углубившись в свои переживания, я долго стояла, ничего более не замечая, и теперь, когда я думаю об этих упоительно-светозарных водах, я снова будто отрешаюсь от мира.