Белые ирисы, белые тюльпаны и нарциссы, перламутровые и словно заиндевевшие цветы со снежными лепестками, с венчиками полупрозрачного фарфора, цветы химерического ледяного канделябра, букет, где бледное золото сердца нарциссов видится единственным живым пятном тона и цвета, странный, противоестественный, неосязаемый букет, однако наделенный жесткой, навевающей тревожные мысли твердостью острых, режущих кромок: железные алебарды ирисов, крепостные зубцы тюльпанов и звездчатые нарциссы, таинственный цвет звезд, опадающих с ночного зимнего неба.
И женщина, чей тонкий силуэт выступает в глубине зала, на фоне ясного неба в высоком окне, также наделена холодной жестокостью и невозмутимой враждебностью этих цветов. На ней белое бархатное платье со шлейфом, отделанное тончайшими кружевами; тяжелый филигранный золотой пояс соскользнул к бедрам, широкие атласные рукава обнажают восковые хрупкие руки; белый шелк горла, волевой и острый профиль под короной золотистых волос, глаза серой стали, полуулыбка тонких и бледно-розовых бескровных губ и, наконец, искусная гармония костюма, соответствующего персонажу и декорациям — все выдает в ней северянку, белокурую, утонченную и холодную северянку, страсти которой подчинены гласу разума и воли.
Она слегка нервничает, машинально оборачивается и видит на другом конце комнаты свое отражение в наклонной плоскости зеркала. Она улыбается. Джульетта ждет Ромео: костюм почти правильный и, конечно, та же поза.
И вновь она видит себя в длинном белом платье юной Капулетти, тем же трагическим жестом она заламывает голые руки, запрокидывает голову, но теперь не в царственной пышности шелестящих шелков интерьера, а среди картонных декораций театральной сцены; за нею Верона, нарисованная на холсте, и она, вся залитая волною ослепляющего электрического света, воркует, испуская стоны раненой голубки:
Дуэт всегда исполнялся на бис, когда восхищенный зал взрывался многотысячным «браво».
А после триумфа Джульетты последовал триумф Маргариты, триумф Офелии, созданной ею Офелии, ставшей классической, незабываемой: «Женой хотел назвать!» Вся в белом, в венке из цветов, прекрасная сцена в березовой роще, а потом Царица ночи в «Волшебной флейте», Марта у Флотова, невеста Тангейзера, Эльза в «Лоэнгрине», все те светловолосые героини, которых она воплотила, сотворила, вызвала к жизни своим хрустальным сопрано и чистым девственным профилем в ореоле золотистых волос, белокурая Джульетта, и Розина[32], и Дездемона: Париж, Петербург, Вена и Лондон не только приняли героинь-блондинок, но рукоплескали им, вызывали на бис, требовали блондинок и снова блондинок, и все благодаря ей, Ла Барнарине, бегавшей в детстве босиком по степи, ждавшей от жизни не больше и не меньше, чем прочие девочки-однолетки, глазевшей на сани и тройки у въезда в деревню, бедную крошечную деревеньку с сотней душ, тридцатью мужиками и попом!
Мужичка! а теперь она маркиза, настоящая маркиза, четырежды миллионерша, законная жена атташе посольства, чье имя занесено в золотую книгу венецианской аристократии и красуется на сороковой странице Готского альманаха[33].
Она осталась дочерью степей, неукротимой и дикой; снег степей не сошел с лица Ла Барнарины, не растаял в ее душе — к ногам ее повергали мириады состояний и княжеских корон, но никто не сумел бы назвать имя ее любовника, сердце ее, как и голос, не знало надтреснутой слабины, и все в этой женщине, ее слава, темперамент, талант, было как холодное сияние, твердая прозрачность, лед и алмаз.
Тем не менее, она вышла замуж, но без любви; из амбиций, быть может? И тем не менее, озолотила мужа, бывшего красавца Тюильри времен империи, звезду охот в Компьене[34] и сезонов в Биаррице, удаленного от итальянского двора после катастрофы в Седане[35].
31
32
33
…
34
…
35
…