Вначале маркиза сама повела дитя на бойню. Но спертый дух крови, зловоние шпарилен, рев и мычание гибнущих животных, запахи резни и смерти наполнили ее страхом, ужасом сжали сердце. Она не могла это выносить.
Росария, менее нервная, храбро опустошила бокал теплой крови.
— Это красное молоко густовато на мой вкус, — сказала маленькая испанка.
Теперь девочку сопровождала гувернантка: каждое утро, между пятью и шестью, к черту на кулички, на рю де Фландр, на бойни: разделочная камера № 6.
И пока молоденькая девушка спускается в эту бездну, где на пламени смолы кипятится вода в фарфоровых баках, Ла Барнарина, вся трагическая, в бархате и кружевах, стоит у окна большого зала, прижимая лоб к стеклу, а рядом умирают звезды нарциссов, ледяные тюльпаны и величественные белые ирисы; стоя там в несколько театральной позе, она обводит взглядом двор и по-прежнему пустынную улицу за решеткой, и тоска поднимается в глубинах ее существа при мысли, что первый поцелуй ее возлюбленного ребенка, когда девочка вскоре вернется домой, будет отдавать легким душком крови… тем слабым запахом, что заставил ее упасть в обморок на рю де Фландр — запахом, который, как ни странно, совсем не кажется ей отвратительным, напротив… на теплых губах Росарии.
Мэнли Уэйд Уэллман
Нескончаемый ужас *
Эта кипа бумаг заинтересовала меня сразу. Я обнаружил ее под старым полом в заброшенной хижине, который разбирал, чтобы развести огонь. В ее стенах я нашел приют и согрелся у костра, а теперь обнаружилось и развлечение. Можно было позабыть о ночи снаружи, пурге и промерзшем лесе, где я заблудился, а заодно и о странном бородаче в лохмотьях, встреченном на опушке. Иностранец, не иначе. Он что-то там бормотал о проклятых местах, а еще от него ужасно разило чесноком.
Усевшись на сломанный стул у очага, я разгладил на колене пронумерованные выцветшие листы.
Главной находкой было что-то вроде книжицы в мягкой обложке формата старого бульварного романа. Как наяву, по сей день вижу гибкий, вылинявший переплет, красноватый в неверном свете огня, и длинное название, набранное затейливыми заглавными литерами разной высоты:
ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ ОБ ОТВРАТИТЕЛЬНО-КРОВАВЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ И. СТЭНЛАСА, СЕРЖАНТА АРМИИ США, А ТАКЖЕ О ПРЕДАНИИ ЕГО ВОЕННОМУ ТРИБУНАЛУ И КАЗНИ.
Под этим манящим заголовком красовался жирный оттиск с деревянной гравюры — мужская фигура в полный рост. Я поднес книжицу поближе к огню, чтобы рассмотреть.
Первым делом мое внимание привлекла одежда. Такую форму носила американская кавалерия в конце девятнадцатого века: блестящие сапоги со шпорами, панталоны с лампасами, короткая драгунская курточка и круглая шапочка с козырьком. Судя по трем шевронам на рукаве, передо мной был сержант. Взгляд упал на маленькие буковки под изображением: «Сержант Стэнлас, согласно рисунку автора», и еще ниже: «Отпечатано в частной типографии, 1848, цена 10 центов».
— Десять центов!
Значит, это все же бульварный роман, недаром их когда-то прозвали «десятицентовыми». Бульварный роман с невероятно захватывающим сюжетом? На память пришли такие сногсшибательные книжки, как «Кровавый пир», «Демон-парикмахер с Флит-Стрит», «Тайна Серой башни» и другие. Я снова пригляделся к обложке.
Автор, он же иллюстратор, придал своему герою позу, одновременно традиционную и молодцеватую. Ноги в сапогах со шпорами чуть расставлены, носки смотрят наружу под явно неудобным углом. Правая рука в наполеоновской манере засунута на груди под драгунскую куртку, а левая картинно опирается на рукоятку сабли. Все это выглядело нелепым и лубочным. Возможно, я бы и посмеялся над иллюстрацией, если бы не лицо.
Круглое, обрамленное густыми бакенбардами. Глаза под козырьком фуражки, большие и невыразительные, смотрели прямо на зрителя. Ниже выдавался вперед длинный прямой нос, тонкий и острый, как долото. Из полуоткрытого тонкогубого рта торчали два заостренных верхних зуба. Подбородок… что ж, его не было, ну, почти. Несмотря на общую аляповатость старинной гравюры, лицо дышало какой-то неподдельной и ужасной жизнью. Я отвлекся, чтобы подкинуть в огонь еще несколько половиц, затем открыл книжицу и начал читать.
Пресное начало соответствовало стилю 1840-х. Довольно походя говорилось, что некто по имени Иван Стэнлас родился в Пруссии, близ польской границы, году этак в 1810 и перебрался в Америку двенадцатилетним парнишкой. В 1827 году, через пять лет после переезда, он завербовался в армию Соединенных Штатов. Послужной список Стэнласа выглядел хорошо, даже блестяще. Анонимный биограф полагал, что, будь Стэнлас коренным американцем, он выбился бы в офицеры. Впрочем, даже будучи иностранцем, Стэнлас быстро дослужился до сержанта первого класса, в качестве какового помотался по фортам на юго-западе. Внезапное начало войны с Мексикой застало его в драгунском полку, и в сражении при Монтерее он получил ранение. В 1847 Стэнласа назначили унтер-офицером эскадрона, получившего приказ построить форт на западе новой территории Техас и стать там гарнизоном.