Он наставил на меня нож:
– Арчи, я хорошо тебя изучил. Наверное, не хуже, чем ты изучил меня. Мне нравятся наши беседы. Никакой совет тебе и даром не нужен. Что делать? – Он взмахнул ножом, будто разрезая невидимый кусок съестного. – Ха! Придешь, осмотришься – и будешь вести себя так, как посчитаешь нужным. Ничего нового. Если тебе станет противно, ты уйдешь. Если одна из девушек окажется миленькой и вокруг нее будут увиваться мужчины, ты отведешь ее в сторонку и предложишь завтра пообедать вдвоем. Если будет скучно, ты объешься, чем бы за столом ни кормили. Если оскорбишься… О, лифт заработал. – Он покосился на настенные часы. – Боже мой, уже одиннадцать! Пора шпиговать! – Фриц устремился к холодильнику.
Я не пошевелился. Вулф, когда спускается, предпочитает видеть меня в кабинете, на рабочем месте, а если я отсутствую, это его будоражит, что хорошо для кровообращения, посему я дождался, когда лифт остановится и в коридоре послышатся его шаги. Никогда не понимал, почему он не производит больше шума. Казалось бы, его ноги, не крупнее моих, должны проседать под тяжестью тела весом в седьмую часть тонны, но этого не происходит. Впечатление всякий раз такое, словно идет человек в половину веса Вулфа. Я дождался, пока он дойдет до стола и усядется в громадное, сделанное по особому заказу кресло, после чего пошел доложиться. Он ворчливо пожелал мне доброго утра, и я ответил ему тем же. Да, общее утро у нас начиналось поздно: Фриц относил завтрак в спальню Вулфа на подносе, а с девяти до одиннадцати Вулф пребывал в оранжерее – каждый день, в том числе по воскресеньям, в компании Теодора и орхидей.
Сев за свой стол, я сообщил:
– Вчерашние чеки не обналичил, погода помешала. Может, развиднеется ближе к трем.
Вулф просматривал почту, которую я сложил на его стол.
– Обратись к доктору Волмеру, – проворчал он.
Это означало, что раз уж такая мелочь, как стылый мартовский дождь, помешала мне добраться с чеками до банка, выходит, я простыл. Поэтому я кашлянул. Потом чихнул.
– Обойдемся без доктора, – сказал я твердо. – Он еще пожелает уложить меня в кровать, а со всей нашей суматохой это не годится. Вам же без меня не справиться.
Вулф метнул на меня пристальный взгляд, кивнул в знак того, что принимает мой довод, и потянулся к перекидному календарю. Так у него было заведено – сначала почта, затем календарь.
– Что это за телефонный номер? – требовательно спросил он. – Миссис Робилотти? Это та женщина?
– Именно она, сэр. Та самая, что отказывалась платить вам двадцать тысяч, но все-таки заплатила.
– Что ей нужно теперь?
– Ей нужен я. Вы найдете меня у нее сегодня вечером после семи.
– Этим вечером придет мистер Хьюитт, он принесет дендробиум и хочет полюбоваться ренантерой. Ты обещал быть здесь.
– Знаю. Я и собирался, но вмешались непредвиденные обстоятельства. Она позвонила мне с утра.
– Вот уж не думал, что она обихаживает тебя – или ты ее.
– Ни то ни другое. Я с ней не виделся и ничего о ней не слышал с тех самых пор, как она выписала чек. Тут особый случай. Может, помните, что, когда она вас наняла и мы с вами ее обсуждали, я упомянул одну историю, вычитанную в журнале, – насчет званых обедов, которые она устраивает ежегодно в день рождения своего первого мужа? Приглашает четырех девушек и четверых парней. Эти дамочки – незамужние матери-одиночки из прию…
– Да, помню. Пустое бахвальство. Мнимая благотворительность. Хочешь сказать, ты в этом замешан?
– Ничего такого я не говорил. Мне позвонил знакомый, Остин Байн, и попросил его подменить, потому что он слег с простудой. Я согласился, решил, что новый опыт не повредит. Закалю себе нервы, попутно кругозор расширю.
Глаза Вулфа сузились.
– Арчи…
– Слушаю, сэр.
– Я когда-либо вмешивался в твои личные дела?
– Конечно, сэр. Регулярно. Сами вы думаете иначе, так что продолжайте.
– Я не вмешиваюсь. Если тебе взбрело в голову зачем-то принять участие в этом нелепом представлении – воля твоя. Я просто указываю, что тем самым ты принижаешь себя. Этих бедолаг зовут на обед с совершенно очевидной целью. В надежде, что они – хотя бы одна из них – встретят мужчину, который настолько проникнется их положением, что пожелает продолжить знакомство и в итоге признает собственным отпрыском если не младенца, который уже родился, то плод, вызревающий в утробе. Следовательно, твое присутствие на обеде будет откровенным обманом, и тебе это хорошо известно. Я, признаться, сомневаюсь в том, что ты позволишь хотя бы одной женщине надеть на тебя ярмо, но, если это однажды произойдет, такая женщина должна обладать качествами, которые сделают для нее невозможной участь подобных несчастных созданий. Коротко говоря, ты намерен податься в мошенники.