Поэтому убийца скорее всего не мог быть из числа работавших или живших в доме лорда Хедингема. Однако он имел возможность завладеть визитной карточкой сэра Вильяма.
Случилось так, что этой версии полностью соответствовал один человек. Этого парня звали... постойте... Мерривейл, Мэдж... впрочем, какая разница... Мертон - вот как его звали. Он шесть месяцев прослужил камердинером у его светлости, был заподозрен в краже и уволен без рекомендации. Именно такой человек отвечал нашей версии. Две недели мы его разыскивали. И когда наконец нашли, то выяснили, что у него стопроцентное алиби - лучшего не надо. - Старший полицейский инспектор поднял руку, и я подумал, что он, должно быть, в молодости таким жестом останавливал транспорт. - Вы, наверное, хотите возразить, что чем лучше алиби, тем оно и хуже. Иногда бывает и так, я согласен, но не в данном случае. Ибо Мертон находился в тюрьме в течение двух последних месяцев. И в чем, вы думаете, он обвинялся в ожидании суда?.. Он обвинялся в убийстве, и притом, заметьте, в убийстве путем отравления.
- Боже!.. - вставил я. И воспользовался случаем, чтобы наполнить бокал моего друга.
- Можете себе представить, - продолжал он после паузы, - каким это явилось для нас ударом. Мы пришли к твердому убеждению, что убийство совершил Мертон, не подумав о самом простом, не проверив: а была ли у него вообще такая возможность! И теперь, доказав, как дважды два - четыре, что он был способен на это, мы одновременно установили, что он убийства совершить не мог.
Я сказал Тотмену: "Давайте переждем несколько дней, с тем чтобы каждый из нас обдумал создавшуюся обстановку, а затем объединим идеи и примемся за дело со свежими силами".
Тотмен подергал свои усики и самодовольно усмехнулся:
"Не думаете ли вы, что я стану признавать свою неправоту, когда доказал, что я прав?"
Надо сказать, Тотмен говорил "я" всегда, когда заимствовал что-либо у меня!
"Разоблачение Мертона - моя заслуга... Он заготовил бутылку, потом оказался в тюрьме, а его жена или кто-то еще..."
"...Доставили бутылку с трогательной наклейкой "Яд - не вручать до рождества"..." - продолжил я, ибо его самодовольный тон стал меня раздражать.
"Не старайтесь казаться большим остолопом, чем вы есть в действительности, - резко перебил меня Тотмен, - и не наглейте, иначе схлопочете неприятности".
Я смиренно извинился и заверил его, что мне "очень приятно с ним работать". Он простил меня, и мы снова стали друзьями. Похлопывая меня по плечу, он мягко сказал:
"Поезжайте в деревню, где жил Мертон, и составьте для меня толковый отчет о той бутылке - как она проделала путь от его жилища до Брук-стрит и кто доставил ее Хедингему. Я же собираюсь в Лезерхед. Дайте знать о себе в пятницу утром, и мы посмотрим, что у нас получилось. У меня ведь день рождения, и я чувствую, мне должно повезти".
Лезерхед - это то место, где Мертон совершил преступление. А насчет своего злополучного дня рождения Тотмен говорил мне уже третий раз.
Я поехал автобусом в Хемпстедскую пустошь. Обошел раз двадцать вокруг Овечьего пруда, и с каждым кругом теория Тотмена казалась мне все глупее и глупее. Я все больше убеждался, что преступник заставил нас втиснуться в узкие рамки тонко и ловко навязанной им версии. Это звучит фантастично, понимаю, но я почти физически ощущал, что убийца подталкивает нас в спину, направляя по угодной ему дорожке.
Я присел на скамью, набил трубку и сказал себе: "Ладно! Преступник хотел, чтобы я поверил в то, во что я действительно поверил, значит, он вёл игру не так просто, а намного сложнее. Это означает: истинно именно то, что лежит на поверхности, а не то, в чем преступник хотел нас убедить. Теперь, Фред, ты начнешь все сначала, и отныне ты не будешь идти у него на поводу".
И конечно, самое первое, что пришло мне в голову теперь, было то, что преступник хотел убить именно дворецкого!
Мне уже казалось невероятным, как могли мы раньше не подумать об этом. Какой дворецкий не устоял бы перед соблазном и не отведал бы стаканчик, переливая хозяйское вино в графин? Значит, можно было не сомневаться, что Перкинс станет первой жертвой отравленного вина.
"Однако - стоп. Не спеши, Фред", - прервал я сам себя. Возможны возражения. Первое:
Перлине мог быть исключением и вовсе не был любителем попробовать хозяйские вина. Второе: даже если Перкинс и был таким "любителем", он мог в тот вечер, скажем, неважно себя чувствовать и припрятать стаканчик, чтобы выпить его позже. Не слишком ли рискованно было для убийцы - ведь он хотел отравить только Перкинса и ничего не замышлял против семьи лорда Хедингема - всецело зависеть от того, выпьет дворецкий первым или нет?
Внезапно я увидел решение, которое все объяснило. Это вовсе не было бы рискованно, если бы: а) убийца наверняка бы знал о привычках дворецкого; б) мог бы в случае необходимости предостеречь семейство лорда. Иначе говоря, если бы он был другом семьи, присутствовал на ужине и, не вызывая подозрения, мог вовремя предотвратить опасность.
В таком случае это мог быть только сэр Вильям Келсо. Потому что сэр Вильям Келсо был единственным человеком в мире, который мог сказать: "Не пейте это вино. Я не посылал вам его. Это мистификация... если не больше..."
Почему мы не подозревали его с самого начала? Одна из причин, конечно, заключалась в нашем предположении, что жертвой был намечен кто-то из Хедингемов, а в преданности сэра Вильяма этой семье никто никогда не сомневался. Но главной причиной было наше допущение, что наиболее невероятным поступком со стороны преступника было бы приложить к отравленной бутылке свою визитную карточку. Мы заблуждались, забывая, что НАИБОЛЕЕ НЕВЕРОЯТНЫЙ поступок со стороны преступника может быть НАИБОЛЕЕ ВЕРОЯТНЫМ поступком, если преступник по-настоящему умен.
Чтобы окончательно убедиться в правильности своей версии, мне оставалось установить мотивы преступления... И вот я решил доставить себе удовольствие послеполуденного чаепития с экономкой лорда Хедингема. Мы переглядывались с ней еще раньше, во время моих посещений этого дома, а в те годы я пользовался успехом у женщин. Когда я ушел от нее, то знал две вещи - Перкинса не любили не только внизу, но и наверху.
"Удивительно, как они терпели его. А ее светлость совсем изменилась в последнее время".
"Как изменилась?" - спросил я.
"Сразу как-то помолодела, если вы понимаете меня, сержант Мортимер. Снова стала как девушка, благослови ее господь!"
Я понимал, о чем шла речь. Догадка моя подтверждалась. Шантаж.