У берегов Чесапикского залива Дрейк эвакуировался и зашагал вдоль реки к морю. Наверху автопилот вел корабль намеченным курсом.
Чувствуя себя великаном — кем он и являлся в нынешнюю эпоху — Дрейк пробирался через Потомак к морю, хотя умом понимал, что рядом с настоящим великаном смотрелся бы пигмеем.
А те, кто не верит в странствия Его по земле и вознесение к звездам, — суть мертвецы без надежды, любви и сострадания, без доброты, человеческого тепла и жалости, без боли и радости, без дыхания жизни…
— Аминь, — произнес Дрейк.
Целый и невредимый, он поравнялся с деревней. Местные повылезали из своих нор, услышав громовой глас:
— Узрите воскрешение мое. Узрите меня, жители Земли, ибо я явился избавить вас от рабского страха, призвав из глубин космоса Планету мира, которая вознесет мой дух к звездам. Земляне, обрекаю вас на мир, но предупреждаю: не забывайте тот страшный день, когда вы прогнали с порога Доброту и впустили в свои дома Смерть.
На берегу Чесапикского залива Дрейк подождал, пока автопилот посадит корабль на землю, и бережно перетащил останки статуи на песок…
И Планета мира поглотила Его дух, чтобы унести прочь.
Мгновение спустя телепортация совершилась.
Кабина опустела. Не разбирая дороги, Дрейк бросился в грузовой отсек. Больше не мерцали переборки, ноги стояли на твердом полу. От призрачности не осталось и следа. Он отворил замок и шагнул внутрь. Длинноногая Мэри, она же Аннабель Ли, съежилась на полу. В глазах застыло немое отчаяние загнанного зверя, который попал в ловушку и не знает, как выбраться.
Дрейк ласково помог ей подняться и объявил:
— Следующая остановка — Яго-Яго.
ПРИЗРАКИ
Профессор Том оставил Джиму и Дженни домик, где жил после выхода на пенсию, коллекцию старых фильмов, которые любил пересматривать по вечерам, и мастерскую, где возился все последние годы.
Джим и Дженни похоронили профессора высоко на склоне долины — там, где весной разрастается жимолость, появляются первые полевые цветы и по утрам падают первые лучи Арктура. Джим произнес над могилой короткую речь. Дженни стояла рядом, силясь заплакать. Но ничего не получалось — слез у нее не было.
— Вверяем этого человека в твои руки, Господи, — сказал Джим, — сделай с ним что полагается. Вверяем тебе потому, что ты — его бог. А он был наш бог.
Вдвоем они быстро закидали землей грубо сколоченный гроб. Дженни положила на холм букетик весенних цветов. Потом они спустились в долину и направились через поле к белому каркасно-щитовому домику и мастерской из алюминиевого профиля.
— Вечером посмотрим кино? — спросила Дженни. — Или, по-твоему, это неуважение к памяти профессора?
— Не думаю, — ответил Джим. — Мне кажется, профессор Том не возражал бы.
Они выбрали фильм «Созданы друг для друга» с Кэрол Ломбард и Джеймсом Стюартом в главных ролях. Когда солнце скрылось за горизонтом, Джим зародил проектор и выключил свет. Они уселись на диван. Этот фильм они часто смотрели вместе с профессором Томом. Всякий раз, когда актеры на экране обнимались и целовались, Джин и Дженни повторяли их действия. Раньше они делали это тайком от профессора: а вдруг не одобрит? Но сейчас бояться было нечего, и не потому, что профессор умер, а потому, что теперь они муж и жена. Они сидели на диване в обнимку, и каждый раз, когда Кэрол Ломбард целовала Джеймса Стюарта, Дженни целовала Джима, а когда Стюарт целовал Кэрол Ломбард — Джим целовал Дженни.
После фильма они вышли на свежий воздух и сидели на ступеньках, вглядываясь в темноту неба, но за всю ночь так и не увидели ничего, кроме звезд.
Наконец настало утро. Из-за зеленой кромки долины показался прекрасный лик Арктура. Певчие птицы, лавируя в воздушных потоках, устремились в небо, чтобы испить нектар нового дня.
— Может, мы слишком торопимся? — спросила Дженни. — Может, нужно время?
— Возможно. А может, это произойдет сегодня вечером, — сказал Джим.
У профессора Тома Джим работал садовником и разнорабочим, а Дженни — поварихой и экономкой. На Земле, до выхода на пенсию, профессор занимался конструированием механизированной прислуги, поэтому Джим и Дженни были прекрасны, как звезды старого кино. Он любил обоих, но Дженни чуть больше. Иногда он смотрел на нее, и на глаза наворачивались непонятные ему самому слезы.