Зная, что она его не видит, он долго, насколько осмелился, наблюдал за ней и не мог отвести от нее глаз. Почему — он и сам не мог сказать. Каким-то непостижимым образом его тянуло к ней, будто он уже знал ее, будто они были близкими друзьями, даже родственными душами, где-то в прошлой жизни. Само ее присутствие успокаивало его мысли, спасало от превратностей ума. Она представала перед ним знакомой, единомышленницей. Возможно, все дело в ее лице, глазах. Казалось, она что-то знала… что именно с неизвестно. Она понимала. Или, скорее всего, это он обнаружил в ней способность понимать.
Он с легкой улыбкой поднял руку.
Она ответила ему тем же — ее лицо на мгновение озарилось — а потом вернулась к своим подругам. Его настигло чувство. Матео глядел ей вслед, в замешательстве покусывая нижнюю губу. Разочарование, словно пещера, разверзлось у него в груди. Был ли этот жест прощанием или дружеским признанием его существования, даже приглашением подойти и поздороваться? Однако она уже болтала с подругами, не давая ему возможности для дальнейшего общения.
Ее компания уже собиралась домой. Солнце окуналось в небо, мягкие розоватые цвета раннего вечера, словно пыль, оседали на воде. Он упустил свой шанс — если, конечно, в этот краткий миг тот вообще был. Закипевшее внутри разочарование сдавило ему горло. Он смотрел, как она вытирает ноги о траву, чтобы надеть туфли, засовывает остаток бутерброда в рот и, активно жестикулируя, говорит с подругами. Оживленно болтая, она прошла вслед за остальными через зеленые просторы, сквозь деревья, и вышла за ворота, даже не оглянувшись.
Он почему-то чувствовал себя обманутым. Будто ее взмах рукой был сродни поддразниванию или сигналу, предупреждающему о том, что она застала его за подсматриванием и что ему это не сойдет с рук. Он прижал кулаки к глазам и глубоко вздохнул, в груди поселился осадок разочарования. Пора на тренировку, пора покинуть пустеющий парк, пора уходить… Перекинув ремень сумки через плечо, он попрощался с Хьюго и Изабель и медленно поднялся на ноги, его мышцы запротестовали. Проходя мимо пруда, он на минуту остановился, чтобы напитаться последними золотистыми лучами, трава утопала в низком вечернем солнце. Хотелось смотреть на мерцающую игру света и тени, нежное наступление сумерек — окончание очередного дня. Раскинувшаяся перед ним водная гладь морщилась и журчала, отражая тонкие облака, растянувшиеся на небе цвета индиго. Гуси снова отвоевали себе территорию и теперь плавно скользили по ней, спокойные и гордые, растворяясь в сизом вечере. Они дарили ему покой, и несколько минут он так и стоял, пронзенный красотой происходящего… Затем стряхнул туман с головы. «Возьми себя в руки», — подумал он. Только при одном условии он мог здесь стоять.
Но когда он повернулся, его взгляд скользнул там, где всего несколько минут назад звучала девичья болтовня. Блеск серебра среди длинных травинок поймал угасающий солнечный луч, отразив его так ярко, что обжег глаза. Он моргнул, вспышка белого света отпечаталась под веками. Проходя, он поднял часы, их черный циферблат был размером не больше подушечки мизинца. Ремешок больше похож на браслет — изящное сплетение белого золота. Он ощущал его прохладную тяжесть в руке: твердые, настоящие, стрелка беззвучно тикает по кругу, отчего часы кажутся живыми.
— Воришка! — слово прозвучало небрежно, дразняще, но заставило его от удивления резко втянуть воздух. Вниз по склону к нему шагала девушка, ее длинные волосы развевались на усиливающемся ветру. Мир вокруг него дрогнул, и на мгновение он оказался слишком поражен, чтобы что-то ответить, а потом пришел в себя и отступил назад, беззаботно сунув часы в карман.
— Было ничье — стало мое! — Он приподнял брови с дразнящей усмешкой.