По профессии он повар.
Как учился в школе, как служил - можно только догадываться. Хроническим алкоголиком он стал уже после армии. Работал через пень-колоду, нигде подолгу не задерживался, никому такой работник был не нужен. Очевидно, временами Николай Алексеевич Павлов испытывает искушение: все, что с ним произошло, толковать через эту ненужность. В смысле того, что пить он начал оттого, что был никому не интересен - а не наоборот. Тут я Николаю Алексеевичу помочь ничем не смогу, даже и догадкой, потому что я и в самом деле не знаю, отчего он начал пить. Но я точно знаю, что это единственное, что он научился делать очень хорошо.
Женился он на тихой, безответной, работящей женщине. У неё уже был ребенок - смуглокожий и с экзотическим именем. С папой этого ребенка отношения не сложились, а вот с Николаем Алексеевичем как будто все было, как у всех. Правда, она знала, что работать он не любитель, но все же мужчина в доме, вечная сказка о том, что пусть хоть какой, но будет кому в избе гвоздь забить. Павлов бил её, она с детьми убегала из дому. Потом он трезвел.
Нет, время от времени он работал. Месяц, два. Когда был трезв спокойный, даже мягкий человек. На злодея не похож. А водка делала его невероятно агрессивным. Похоже, что-то в нем клокотало, как в запечатанном сосуде, который время от времени подносят к огню. Значит, по большей части он сидел дома. Сдавал бутылки, иногда уносил что-нибудь из дому, чтобы продать и выпить. Друзей у него не было, были только собутыльники.
Друзей не было, а пить один не мог. Все-таки что-то прорывалось наружу, должно было быть высказано хоть вполпьяна кому угодно. Может быть, он все хотел кому-то доказать, что он не такой, каким видится снаружи.
Следователю Юрию Ивановичу Луканкину он сказал, что временами с ним случается вот что: идет по улице и кажется ему, что все над ним смеются, все презирают. А однажды он убил щенка. Был пьян, а щенок - он же бестолковый и любопытный, наверное, лаял и носился от радости, что живет на свете. Вот он его и убил. Жена спросила, зачем он это сделал, и он ответил нечто вроде: "Вот такой я парень, мне под руку не попадайся". И тогда жена спросила, а если бы на месте щенка оказался ребенок... А он ответил, ну что, мол, я не понимаю...
Очевидно, скрытой пружиной всех этих мутных выбросов было ощущение собственной никчемности. Сейчас это принято именовать комплексом неполноценности, но комплекс - это все же нечто сложное, неодномерное, а здесь я неодномерности не чувствую. Скорей, острое ощущение - острое, но только одно. Потому что, будь их несколько, много, не могло бы, наверное, случиться то, что случилось. Хотя бы только потому, что вторым номером у взрослого мужчины, имеющего ребенка, в списке ценностей - после собственной персоны - мог все же оказаться сын... Ну не вторым, так третьим, пятым...
В тот день все было, как всегда. Жена в 6 утра ушла на работу. Павлов остался дома с четырехлетним Костей и шестилетним Маркосом.
Часам к девяти в гости пришел сосед с бутылкой. Когда бутылка кончилась, пошли в магазин. Там помогли разгрузить машину с продуктами, им дали бутылку вина. Вроде бы за вином ходили два раза, но Павлов не помнит точно. Правда, не помнит. В начале второго сосед ушел домой спать. И Павлов остался с детьми один.
А потом - все, что было потом, мы знаем только из рассказа Маркоса и из обвинительного заключения. Обвинительное заключение, в свою очередь, реконструкция событий, которые в принципе реконструкции не поддаются.
Виной всему стал самолет. Маркос сказал, что они с Костей хотели взять игрушечный самолет, и с этого все началось. Павлов с женой и детьми занимал половину маленького одноэтажного домика. Комната, кухня и крошечная прихожая. Очевидно, дети играли там же, где пили папа и дядя Леша. И чем-то папу рассердили. Вот самолетом, кажется...
Около трех часов Костя прибежал к соседям. Заплаканный, босой, без штанов, в одной рубашонке. Одна щека у него сильно распухла. Видно было, что ребенок избит. Следом за ним появился Павлов. Соседка попыталась была оставить мальчика у себя, но Павлов молча взял его и унес. Вот и все. Остальное видел Маркос.
Из обвинительного заключения:
"То обстоятельство, что потерпевший прибежал к Тимошенко (соседка. О.Б.) с опухшим лицом, раздетый, босой, сильно плакал, указывает на длительность причиненных страданий... Павлов Н.А. начал истязать сына до 15 часов, а после того как сын смог убежать от него к соседям, он забрал его домой и продолжал истязания.
Несовершеннолетний свидетель Алексашкин М.М., 1987 года рождения, являющийся братом потерпевшего, так рассказывает о событиях 14 апреля 1993 года: мама была на работе, а папа пил водку с дядей Лешей. Он и Костя хотели взять самолет, а папа стал бить Костю. Костя спрятался под его кровать, но папа достал оттуда Костю и стал бить руками по голове, оцарапал его. Бил много. Он и Костя плакали, Костя звал его на помощь. У Кости была кровь. Он, Костя, лежал на своей кровати, потерял сознание. Папа бил Костю головой об стенку, потом ножом разрезал Косте попу. Костя уже не кричал. Папа "кидал Костю под меня", бил ремнем. Папа раздел Костю догола, у Кости текла кровь, он ещё дышал, а "глазки были наверх". Папа мыл его тряпкой, смывал кровь. Папины руки были в крови. Потом папа лечил Костю зеленкой. Потом он положил Костю на его кровать и стал трезвый. Папа хватал Костю за половой член".
Около девяти часов вечера, возвращаясь с работы, жена Павлова встретила свою сестру, и та сказал ей, что днем Павлов к ней приходил и просил нож, сказал, что хочет покончить жизнь самоубийством. Тот нож, которым он разрезал Косте попку и промежность, очевидно, куда-то делся. Был ведь в доме нож, а он пошел к сестре жены...
Л. Павлова бросилась к дому. Муж сидел на лавке у входа, дверь была закрыта на палочку. Старший сын смотрел в окно.
Павлов сказал: "Я такое натворил..." Смешное детское слово. Шалун. Когда она вошла в комнату, увидела, что Костя лежал на кровати голый без признаков жизни. Постель была вся в крови. Кровь была на полу, на печке, на стене над кроватью старшего мальчика.
Она упала в обморок. Когда пришла в себя, между ними состоялся разговор.
Я понимаю, что не разговор и не состоялся. Я понимаю, что она плакала, кричала, шептала - просто не знаю, как назвать тот час, когда она сказала своему мужу, что пойдет за милицией. А он стал её удерживать. Сначала сказал, что повесится, а потом - что сам сдастся.
Времени на то, чтобы повеситься, у него было много. Еще до того, как жена вернулась с работы. И после того. Но когда она пошла к соседям, он первым делом перенес труп Кости на другую кровать, а потом снял с подушек окровавленные наволочки и замыл, где увидел, пятна крови. То есть он соображал, что кровь - это плохо, её должно быть поменьше. Наволочки сунул под кровать.
Все говорят, что это должно было произойти со старшим ребенком. Он не любил его, а Костю - любил. Баловал даже.
* * *
Виновным он себя признал.
Но с оговоркой, имеющей, скорей, не юридическое, а другое, общежизненное значение. Он сказал, что не помнит, как это произошло, но, кроме него, сделать это никто не мог.
Если говорить о продуманной позиции, возможно, "не помню" и есть оптимальная. Но мне кажется, что это даже не позиция. Это как было на самом деле. Тогда, когда убивал, - видел, знал, чувствовал, а сейчас не помнит. Когда знакомился с делом, начал плакать, дойдя до заключения судмедэкспертизы. Там перечислены все телесные повреждения, которые были причинены этой птахе. Может быть, в этом месте следовало бы процитировать фрагмент экспертного заключения, но я не могу, не буду повторять, потому что мне кажется, что даже от простого повторения названий, слов птахе снова будет больно.
Когда плакал, говорил: неужели это сделал я...
Следователь сказал, что он выл как шакал.
Но быстро успокоился.
* * *
Я хотела взять у мамы Костину фотографию, чтобы его лицо, замечательная курносая рожица, все время было у тех, кто читает эти строчки, перед глазами. Но я не смогла поехать к Костиной маме. Теперь она осталась наедине с другим ребенком, который видел и помнит убийство малыша. Он, конечно, уже начал улыбаться, и взрослым может показаться, что рана начинает заживать. Но Юрий Иванович Луканкин, следователь которому довелось расследовать это - просто это, "дело" пусть останется на обложке, - сказал, что волосы дыбом стали у него тогда, когда он узнал, что Маркос все время ходит на могилу брата и носит ему свои игрушки и жевательную резинку.