Леголас видит это - скорее просто чувствует - сквозь пелену маски непоколебимой твердости на отцовском лице. Конечно, король никогда не позволит кому бы то ни было застать себя врасплох, стать свидетелем минутной слабости.
Но Леголас просто чувствовал это. Он не знал отца настолько хорошо, чтобы заметить, разглядеть сквозь толстый панцирь, никогда не знал, и вряд ли когда-нибудь узнал бы; но ему хватало просто быть сыном, чтобы ощущать эту усталость как свою собственную.
— Леголас. — Король произносит его имя с какими-то особенным выражением: смесью детского удивления, раздражения и равнодушия одновременно. Так, как умел только один он во всем мире.
— Вы хотели меня видеть, милорд? — спрашивает он, поднимая голову и твердо встречая пристальный взгляд малахитовых глаз отца.
— Да, хотел. Наверное, мне стоило бы поздравить тебя, мой дорогой наследник, — говорит Трандуил, выделяя голосом последние слова. Он медленно поднимается с места, откладывая листки в сторону и выходит из-за стола, останавливаясь на расстоянии пары шагов от самого Леголаса, закладывает руки за спину. — Лгать не буду, особой радости я по этому поводу не испытываю. Что такого ты сделал? Лишь показал свои умения в бою, за которые стоило бы благодарить только твоих наставников и многовековой опыт, да за моей спиной сошелся с одним из лордов, скорее всего, с Айноном, заполучив тем самым победу и в первом испытании. Отчего же? Потому ли, что всего-то хотел обеспечить себе безопасность - или же просто знал, что самостоятельно справиться не в состоянии?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, владыка, — бесцветно произносит Леголас. Он не сильно поражен тем, что королю каким-то образом стало известно о произошедшем. В конце концов, это был лишь вопрос времени.
Ничто в королевстве не случается без ведома Его Величества Трандуила — это знали все.
Да и что ему грозит? Все уже свершилось, результаты стали достоянием общественности, и король уж точно никогда не придаст произошедшее огласке, тем самым ставя под удар собственную репутацию.
Леголас знал это так же хорошо, как и то, что отец понимает, что он знает.
И кривая ухмылка на губах Трандуила служила лишь подтверждением. Тот качает головой, не переставая улыбаться, и продолжает говорить:
— Знаешь, а мне ведь не составило труда найти изначальный вариант теста, пройденного тобой. — Леголас вздрагивает словно от удара, не в силах сдержать удивление. Это было неожиданно.
— Вот как.
— Да, именно так. И знаешь, что еще? Ты вполне мог бы занять место второе, если не первое, при этом не рискуя выбыть из испытаний, из-за того, если бы кто-нибудь узнал о вашей очаровательной афере, и не нужно было бы выполнять свое - весьма сомнительное - обещание твоему благодетелю; уж не знаю, что именно ты должен был сделать.
— О. — Леголас замирает, прикусывая губу. Услышать подобное было довольно… внезапно. Значит, все же часы, проведенные в библиотеке за кропотливым изучением пыльных талмудов и собственных записей, не прошли даром.
— А теперь не потрудишься ли ты объяснить, что за слухи ходят о том, что на первом экзамене у Его Высочества случился едва ли не приступ, и он чуть было не напал на сына Храванона. И многие из присутствующих посчитали его безумным. Безумным, Леголас. Как, помилуй, я должен это понимать?
Леголас застывает на месте, не зная, что сказать. Отец лишь молча смотрит на него, до ужаса равнодушно. Вновь разочарованно. В повисшей тишине он слышит мерные удары собственного сердце в груди. Слишком громкие, слишком быстрые, слишком… Просто слишком.
Внезапно становится страшно. Страшно, как никогда прежде. Что-то случится, произойдет совсем скоро и это что-то будет самым важным моментом в его жизни — Леголас просто знает.
— Это была случайность, — неуверенно произносит он, понимая, что, разумеется, это не оправдание. И даже не правда.
— Случайность? — лицо короля искажает вспышка гнева. Он не говорит уже — шипит, опасно сужая глаза и подступая все ближе. — Леголас, мне плевать, что с тобой происходит, больно ли тебе, плохо ли, мне будет плевать, если ты и правда обезумел, мне будет плевать, даже если ты умрешь в один день. Мне будет плевать, слышишь?
— Твори, что хочешь, сходи с ума, трави себя ядами, прыгай со скалы, но не смей, — слышишь, не смей, — порочить честь семьи, позорить меня своими жалкими проявлениями эмоций на публике. Пока ты не показываешь своих чувств, пока держишь маску, пока соответствуешь своему имени и титулу, соответствуешь мне, что ж — прекрасно, делай, что душе угодно. Но никогда не смей выставлять это напоказ, позволяя всему королевству узреть свой позор. Но нет, ты даже это понять не в состоянии!
Леголас молчит, глядя на отца широко распахнутыми глазами, чувствуя, как кровь отливает от лица. Мутные от злости темно-зеленые глаза напротив сияют от ярости, холодного презрения и жгучей черной ненависти.
Трандуил стоит уже почти рядом, в каких-то жалких паре дюймов, и юноша кожей ощущает обжигающие волны злости, исходящие от него.
Каждое слово отзывается в груди новым приступом боли, разрушая ту хрупкую стену, выстроенную Леголасом в попытке укротить того темного, больного зверя в его разуме.
— Мне жаль, что ты мой сын, — шипит король сквозь зубы, и, брезгливо поморщившись, отстраняется, разворачиваясь. — Убирайся.
Мир Леголаса с пронзительным треском рушится. В последний раз.
***
Леголас бредет не разбирая дороги, зная только, что должен идти. Остановиться нельзя ни в коем случае — вновь вернется боль. Нужно идти, просто бежать, бежать что есть сил, дальше, дальше, туда, где все исчезнет, туда, где все вновь будет хорошо, спокойно, правильно.
По щекам градом катятся слезы, обжигая щеки, а грудь в который раз давит хриплый, отчаянный смех, что зачастую в сто крат хуже любых слез.
Слезы смывают боль, забирая воспоминания - смех же лишь усиливает ее, оставляя лишь темное понижение, того, что это — конец, дальше не будет ничего.
«Бежать, бежать, бежать», — набатом бьется в голове, «беги, беги, беги», — кричат птицы в багряно-алом небе, «беги», — шуршит листва, «беги», — вопит ветер в ушах.
В разуме вспыхивают странные картины воспоминаний, сливаясь одна с другой. Теплые синие глаза вспыхивают болью, темнеют от страха яркие изумрудные, кровавый цветок распускается на белом платье, пронзительный крик срывается с губ.
Кровь, теплая, липкая, пачкает пальцы, въедаясь под самую кожу, отпечатываясь каплями-шрамами на сердце, стекленеют карие глаза, бьет терпкий аромат диких ягод рябины и ежевики в нос, выскальзывает рукоятка меча из ослабевших ладоней.
Воспоминания калейдоскопом безумия танцуют пред глазами, грохотом звенит чужой крик в ушах, чтобы спустя мгновение прерваться, повиснуть в воздухе неоконченной нотой.
Леголас останавливается, хватаясь руками за горло. Сердце бешено бьется в груди, будто вот-вот вырвется, разрывая кожу.
Вспыхивают в воздухе незнакомые льдисто-серые глаза, мягкая, чуть горькая улыбка исключает чужие губы, ласково касается солнце лучами отчаянно-золотых волос.
— Хватит, дитя, — ласково шепчет ветер, и Леголас лишь подается вперед, безвольной тряпичной куклой падая в чужие теплые объятия. — Довольно страха, хватает боли. Не нужно бороться больше.
— Спаси меня, — надрывно шепчет Леголас, смаргивая соленую пелену пред глазами. — Помоги, прошу… Я не могу больше, просто не могу…
Он улыбается, и Леголас впервые за безумно долгое время чувствует лишь спокойствие.
Чужие руки вкладывают ему в ладони холодную рукоять кинжала. И Леголас отчаянно улыбается, сжимая в пальцах лезвие. Алая кровь окропляет черную землю, покрытую морозными разводами.
— Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы это закончилось, — мягко произносит голос, и Леголас быстро кивает.
Он знает.
— Спасибо, — хрипло выдыхает эльф, сжимая в руке клинок. — Спасибо…