Зеркальное лезвие в последний раз сверкает в лучах заходящего солнца, прежде чем утонуть в темной горячей крови. Ему не больно даже, не страшно, лишь совсем немного горько. Но в следующее мгновение все чувства разом исчезают. Теперь уже в последний раз.
И Леголас улыбается. Теперь уже в последний раз.
Комментарий к Глава шестая: Во тьме
Хотелось бы просто поблагодарить всех тех святых людей, оставляющих комментарии. Именно вы - причина того, что глава выходит сегодня)
========== Глава седьмая: Унося звезду в руках ==========
«Oни говорят нам, что самоубийство есть величайшая трусость;… что самоубийство — грех; тогда как совершенно очевидно, что ничем так не дорожит человек — как его жизнью».
©Артур Шопенгауэр
Трандуил раздраженно проводит рукой по волосам, окидывая недовольным взглядом возбужденно шелестящие деревья, качающиеся будто на сильнейшем ветру, которого и в помине не было.
Лес был растерян, взволнован и даже… испуган? Именно это заставило короля, засидевшегося за картами и отчетами, подняться в полночь из-за стола, тенью покинув дворец и, незаметно проскользнув мимо стражи, оказаться наконец под темными кронами древ-исполинов.
Ветки тянутся к нему, движутся под ногами корни, сотрясая землю. Вокруг стоит странная тишина — молчат птицы, не слышно и зверей, лишь мерное биение его собственного сердца сплетается в чудном ритме с шуршащей листвой и скрипом деревьев.
Трандуил ступает медленно, будто бы через силу, не понимая толком, что чувствует в это мгновение. Внутри все притаилось — затишье перед бурей. Бурей, что последует совсем скоро — он уверен. И для всех будет лучше, если в этот миг он останется в полном одиночестве.
Подобные вспышки и пытаться подавить бесполезно: в конечном итоге все завершится еще хуже, окончательно стирая внутренние границы. Но они нужны, необходимы. Иначе — смерть. Эмоции будут всегда, как бы сильно он ни желал обратного. Эмоции же поднимают Магию.
Магия же бушует в фэа ураганом, выжигая изнутри, и Трандуил знает, Моргот возьми, что не дай он этой силе хоть иногда вырываться наружу - от него остается лишь выгоревшая оболочка да дикая стихия внутри. И ничего больше. Конец.
И Трандуил предпочитал оставаться живым, сохраняя большую часть времени здравый рассудок, чем в один день умереть как личность, оставляя свое тело безликой силе. Повторять древние традиции, созданные самыми первыми членами их семьи, не хотелось.
Трандуил трет переносицу, качая головой в ответ на свои мысли. На периферии сознания появилось странное леденящее чувство свершившейся беды. Словно бы случилось что-то страшное, что-то непоправимое…
Он делает несколько шагов вперед, отмечая, что и деревья теперь затихли, оставляя его в звенящей тишине. Беспокойство усиливается, болью давит на виски, пульсирует в кончиках пальцев. Впервые за ужасающе долгое время Трандуилу становится по-настоящему страшно.
Шаг, еще один, второй, третий…
Дыхание сбивается, а перед глазами расходятся белые круги. Сердце на миг замирает в груди, выделывая бешеный кульбит. Валар…
До боли знакомые синие глаза, — такие стеклянные, пустые глаза,, — равнодушно глядят в невозможно светлое небо, алая кровь ярким пятном выделяется на серой коже.
— Нет, нет, нет, — сбивчиво шепчет он, опускаясь на колени. — Нет…
Его мутит. Холодные стертые пальцы в собственной руке ощущаются ужасно неправильно, плохо. Трандуил открывает было рот, пытаясь закричать, но лишь сдавленно хрипит, чувствуя, как все силы в мгновение ока покидают тело.
Он закрывает рот руками, кусая губы до солоноватого привкуса крови во рту, с удивлением ощущая, как горячие дорожки слез опаляют кожу.
— Нет, нет, — Трандуила трясет, а случайный взгляд на испачканный в черной запекшейся крови кинжал, лежащий на примятой траве, вызывает новый приступ тошноты.
Тело Леголаса необычайно легкое, слишком легкое, и Трандуил прижимает его к груди, чувствуя, как губы сами собой кривятся в безумной улыбке. Объятия. Первые за чудовищно долгий срок.
Он отчаянно обнимает сына, до боли стискивая пальцы, и лишь судорожно хрипит, когда в нос бьет тяжелый запах мертвого тела, вместо привычного аромата дождя и земли, что всегда приносит с собою Леголас, пусть и не замечая того.
Но этого больше нет. Есть лишь отвратительно холодная кожа, удивленно распахнутые глаза и слипшиеся от крови волосы.
Но этого быть не может — Трандуил уверен. Он просто знает, Моргот возьми, знает и все тут. Леголас ведь не может… умереть, правда же?
Пройдет мгновение, и он вновь шевельнется, вырываясь из объятий, тряхнет волосами, злобно сверкнет глазами и, фыркнув что-нибудь идеально-вежливое, уйдет, чтобы в следующий раз встретиться с отцом лишь спустя несколько столетий.
Трандуил тогда непременно скажет какую-нибудь колючую и неправильную колкость, попытается задеть, оскорбит и на этом все закончится, они снова разойдутся и все станет, как прежде, правда ведь?…
Леголас, его светлый, живой, несдержанный, горячий Леголас, горящий ярчайшим пламенем, не может просто так взять и потухнуть, Трандуил просто знает это. Хочет думать, что знает.
Но этого отчего-то не происходит.
Трандуил трясет его за плечи, бьет по щекам, не обращая внимания на слезы, градом катящиеся из собственных глаз, кричит очередной бред про то, как ненавидит его, больше всего на свете желая, чтобы Леголас очнулся, как и прежде, виновато опуская голову, и что-то шепча в свое оправдание, просто, чтобы убедиться, что все в порядке.
Но Леголас почему-то не просыпается, тряпичной куклой развалившись в его руках.
Леголас не дышит, не сверкает глазами, не фыркает, проклятое сердце в его груди не бьется. Леголас не делает вообще ничего.
И Трандуил просто кричит. Посылает проклятия в равнодушные небеса, кричит о том, как же ненавидит его, просто Моргот возьми кричит, чтобы заполнить эту морготову пустоту внутри. Чтобы прервать тишину, чтобы разбудить, чтобы просто знать, что сам он жив. Жив, пусть обратного никогда прежде сильнее не желал.
Но он жив, он дышит, его сердце бешено быстро стучит в груди, он сейчас кричит, срывая в хрип голос, он до боли стискивает холодные пальцы мертвеца.
Трандуилу просто больно, Трандуилу страшно, Трандуил впервые в жизни ненавидит так сильно. Себя, Леголаса, проклятый лес и морготовых Валар, там, незримо далеко, во главе с Эру.
Мир внутри него не ломается, нет, - было бы чему сломаться вновь, - он горит. Полыхает черным пламенем, выжигая все, заполняя его с головой, накрывая огромной будущей волной, и сметая все хлипкие стены, выстроенные им когда-то столь тщательно.
Потому что смысла больше нет. Его последний якорь мертв. Его дитя, его кровь и плоть, его прошлое, настоящее и будущее, слившиеся в одном слишком хрупком теле, его начало и конец - разрушены. Мертвы.
Леголас. Его личное безумие, тот, кого он любил и ненавидел сильнее всего в этом мире, его самое драгоценное сокровище, его сын, заслуживающий безоговорочной любви уже только по праву рождения, мертв.
Трандуил громко хохочет в звонкой тишине леса, смаргивая пелену слез пред глазами, и судорожно цепляется за ледяные пальцы, больше всего на свете боясь отпустить их.
Леголас, его сын. Сын, любимый слишком сильно, так, что любовь расцвела ядовитыми бутонами в его старом больном сердце, обратившись душистой ненавистью.
Его единственное драгоценное дитя, стеклянными глазами смотрящее сейчас в синие небо. Его ребенок, убитый его собственными руками.
Трандуил судорожно хватает ртом воздух, перебарывая новый приступ смеха, и задирает голову с безумной улыбкой на губах, глядя на чистое, синее небо и золотой круг солнца.
Все самое страшное всегда происходит именно в такое дни, когда меньше всего ожидаешь бури. Именно тогда, конец бывает как никогда близок, а солнечные лучи снова будут танцевать в лужицах крови, как и сотни раз до.