Именно в такой день и придет его конец, — Трандуил знал это всегда. Но будь он проклят, если не сделает все, что в его силах, и даже больше, лишь бы отсрочить финал.
Потому что такой конец для своей истории он принять готов не был.
Потому что Леголас был достоин большего.
***
— Милорд, я не могу ничего сделать, как бы не желал, — целитель смотрит обреченно, устало, слишком хорошо понимая, что ждет его за эти слова. — Было слишком поздно. Его Высочество мертв.
«Мертв», — звоном отдается в голове, но Трандуил молчит, кусая губы, лишь жадно вглядываясь в выцветшие синие глаза.
Такие красивые синие глаза, что становились светло-бирюзовыми и играли золотыми смешинками на солнце, когда Леголас был счастлив, и темнели до в точности такого же холодно оттенка, который Трандуил видел в зеркале в те дни, когда бывал зол. И вспыхивали яркой синевой в моменты боли, подергиваясь мутно-белой поволокой.
Кажется, Леголас был красив, — Трандуилу всегда было плевать. Он смотрел только в эти глаза, раз за разом окунаясь в водоворот цветных картинок-воспоминаний, приносящих каждый раз лишь новые приступы томительно-сладкой боли. Слишком уж много прошлого было в глазах его сына. Кровь не водица, так вроде говорят?
Он криво усмехается, рассеянно проводя рукой по спутанным грязным волосам Леголаса.
— Мертв? — переспрашивает Трандуил, не понимающе улыбаясь. — Что за бред? С ним ведь все в порядке, он просто спит, я же знаю…
— Милорд. Не стоит, прошу вас. Это не выход, — лекарь хмурится и устало массирует виски, быстрым взглядом окидывая пергамент в своих руках. — Принц мертв, мой владыка, его не спасти, не воскресить. Лучше бы вам озаботиться похоронами и выбором нового наследника.
Трандуил быстро моргает. Прокушенная губа кровоточит, и маленькие потеки крови струйками расчерчивают подбородок.
Перед глазами встает темная лесная впадина, растрепанные светлые волосы и четко очерченное лицо, пусто глядящее вверх, в просвет меж кронами деревьев, туда, где показались первые лучи восходящего солнца.
Кажется, Леголас всегда любил Луну больше звезд, но втайне от самого себя отдавал предпочтение Ариэн и ее золотой ладье.
Его щеки всегда окрашивал легкий румянец, а глаза задорно вспыхивали, когда из-за туч на мгновение выскальзывало маленькое далекое солнце, золотившее светлые волосы и отмечая веснушками бледную кожу.
Леголас, кажется, и правда любил эти редкие моменты чистого, пьянящего счастья. А Трандуил любил любоваться им украдкой.
Любил. Больше — нет.
— Нет… — шепчет Трандуил, широко распахивая глаза. — Он не мертв. Он не может умереть… Я не позволю…
Есть ведь один способ, он ведь знает, что нужно сделать, действительно знает… Он все исправит, сделает так, чтобы все вновь стало хорошо, правильно, как прежде… Надо только найти и просто…
И просто загадать желание, заплатив за него определенную цену. Так просто и все.
Дверь Палат Исцеления с оглушительным стуком закрывается и он уже просто бежит, не обращая внимания на пораженные и брезгливые взгляды, бежит, слыша лишь грохот собственного сердца в груди, бежит до тех пор, пока не оказывается наконец на опушке леса и не останавливается, чтобы перевести дыхание.
Время вдруг замирает, оставляя его в полнейшей тишине, будто весь мир внезапно опустел. Отчего-то кажется, что секунды тянутся мучительно долго, а на Трандуила наваливается необычайная усталость, прижимая к земле.
Раз, два, три. Кинжал рассекает ладонь и алая кровь пачкает черную землю с пожухлой травой.
Четыре, пять, шесть. Хриплый, дрожащий от волнения голос повинуется почти сразу, нужные слова сами собой вспыхивают в памяти, ложась на язык.
Магия клубится внутри, трещит на кончиках пальцев, срываясь белыми искрами. Трандуил закрывает глаза, вдыхая полной грудью. Слишком давно он не чувствовал чего-то подобного.
Силы, струящейся по жилам и готовой послушно повиноваться первой его мысли, бурной рекой снося его давно треснувшую стену. Слишком давно Трандуил не ощущал этой свободы, когда кажется, будто ты всесилен и нет никаких преград.
Это было чересчур обманчивое, опасное чувство, отказаться от которого было до тошноты сложно, но необходимо. Ощущение всесилия несет за собою лишь глупость и пренебрежение последствиями, что были непозволительной роскошью, да оправданием для эльфят.
А сейчас это вновь вернулось, захлестывая его с головой.
Трандуил открывает глаза, со странной смесью чувств глядя на вспыхнувший разноцветными огнями воздух пред собою.
Он со свистом втягивает воздух, ощущая внутри странное спокойствие, волной окутывающее его. Отчего-то становится уже все равно. В конце концов, терять больше нечего; пусть умом Трандуил и знал, что это — на самом деле не так.
Короткий всполох света и Трандуил вновь прикусывает губу, невольно хмурясь.
— Здравствуй, отец, — сухо произносит он, изо всех сил стараясь убрать все чувства из голоса, спрятать истинные мысли за крепким щитом равнодушия, что сам собой возникал каждый раз, стоило им встретиться.
Орофер насмешливо ухмыляется, точь-в-точь как прежде, складывая руки на груди и глядя на него сверху вниз своими пронзительными синими глазами, что, казалось, были способны в одно мгновение проникнуть сквозь все маски, заглядывая в самую душу.
— Трандуил. — Валар, этот голос… Трандуилу кажется, будто сердце в груди делает кульбит, и невольно вздрагивает под тяжёлым взглядом отца.
В напряженном разуме бьется мысль о том, что это неправильно, это ошибка и возможно, одна из худших в его жизни. Но он лишь стоит, молча разглядывая серебристую фигуру. Отчего-то нет ни удивления, ни злости, ни радости - ничего нет. Его будто выпили досуха, оставив лишь пустую оболочку.
Наверное, просто слишком много времени прошло. Он скорбел, действительно скорбел, когда-то незримо давно; ненавидел со всем привычным огнем, и любил также сильно, зачастую творил откровенные глупости в попытке привлечь внимание отца, заслужить хотя бы вспышку ярости, хоть что-то, кроме ледяного равнодушия. А после вдруг стало все равно.
Появились цели важнее, жизнь внезапно вывернулась наизнанку, становясь во сто крат сложнее и запутаннее, и желание тратить время на нечто подобное пропало. Но затем отец умер, оставляя его одного в целом мире с окровавленным венцом на голове и переломанным сердцем в груди.
Но и боль когда-нибудь проходит, вновь сменяясь туманным безразличием. Старые воспоминания тонут в пучине новых, покрываясь пылью и вот, сейчас Трандуил, стоя напротив отца, пристально и до странного жадно вглядывающегося в лицо сына, ощущал лишь пустоту.
Не было желания обнять, закричать, начать обвинять или проклинать. Этот… призрак из прошлого, блеклая тень былого, тот, кого когда-то давно он называл «отцом», вызывал только расчетливый, циничный интерес. Но не более.
— И что же такое должно было произойти, чтобы мой дорогой сын наконец решился использовать свою власть по назначению? — бесцветно спрашивает Орофер, будто враз потеряв весь запал.
— Мой сын, Леголас. Он… — Трандуил запинается на полуслове, прикрывая на миг глаза в попытке прогнать появляющиеся перед внутренним взором картины, и громко сглатывает ком в горле.
— Сошел с ума и сейчас мертв? — холодно интересуется дух, наклоняя голову на бок и ухмыляясь. — И отчего же, позволь спросить, это тебя взволновало?
Трандуил вздрагивает, с немым шоком глядя на отца, и не может произнести ни слова.
— Откуда ты?…
— Откуда узнал? — Орофер криво ухмыляется, в мгновение ока оказываясь в паре дюймов от сына. — Так ли это важно, а, мой дорогой сын? Твой прелестный отпрыск, мягко говоря не дотягивал, попросту не соотвествовал. Он был слаб и лишь позорил благородное имя нашей семьи своими выходками. Его необходимо было удалить, как отсекают заболевшую ветвь у дерева, и ты сам это прекрасно понимал. Так в чем проблема?